Помолчав, вздохнул сперва Сашуля, а потом опять ругнулся крепко.

«Ишь, Индюк-то как, – подумал гневно, – Попрошу не расслабляться очень». МВД и КГБ всем скопом ничего совсем не могут сделать, а Сашуля пуп земли им, что ли?».

В размышления душа вмешалась:

– Очень правильно, Сашуля, мыслишь. У Андропова башка большая, пусть и парится, меня ж давненько ублажать уже пора настала. Не боишься, что надую губы, закушу что удила? А, Саша?

– Ох, боюсь. Всё, уезжаем квасить.

– Очень правильно, давай скорее, извелась я вся, страдаю прямо… Да, а кстати, не напиться нынче нам с тобой никак нельзя.

– Чего же?

– День рождения сегодня, Саша, предприятия, что вы создали с кочегаром с эскадрильи третьей, то бишь с Шуховым.

– Да ну?!

– А вспомни. Очень кстати он сегодня был бы.

– Нет, душа, его, – ответил Саша, – аж в Хохляндии сейчас. Регламент на заводе самолёт проходит после тысячи часов налёта. Послезавтра возвратиться должен, напиваться нам одним сегодня.

– Это плохо. Ну да делать что же? – согласилась с ним душа и смолкла.

А Сашуля на портрет ещё раз поглядел, откуда зрил Дзержинский, и затем из кабинета вышел. За собою дверь прикрыл и снова пластилином опечатал тем же да на выход пошагал из штаба.

Вдруг откуда ни возьмись навстречу из ТЭЧи сексот – сотрудник тайный, лейтенант старшой идёт Хлопушкин. Нету рядом никого. Доносчик поздоровался, кивнув, и бегло нашептал скороговоркой Саше:

– Слух пошёл: из эскадрильи третьей кочегар дал технарю дрянь выпить, и тот было не откинул кони. До сих пор лежит в санчасти нашей. У начальства же совсем другая вроде версия. Считают, будто отравился сам палёной водкой, в магазине приобрёл какую.

Удивился особист, волнуясь, на сексота поглядел: «Ну надо ж! Годовщина, почитай, работы без задоринки-сучка, и вот нам удивительный какой подарок преподносит вдруг судьба-индейка».

Но расспрашивать не стал сексота тут же в штабе особист, а тихо, незаметно прошептал, как профи:

– Загляни ко мне давай-ка завтра вечерком, как раз работы после. Буду ждать, а вот сегодня занят.

И расстались, разошлись, как будто два разведчика с великим стажем, и никто их не заметил, стрелки.

И мулило душу пусть, хотя и всеми фибрами гнала до змия, до зелёного дружка, однако Саша хмуро на злодейку глянул и вдобавок погрозил сурово: «Водка – водкою, а дело – делом».

И направился в санчасть Сашуля, на отравленного глянуть чтобы.

Встретил фельдшер толстозадый Вася.

– Приболели, Александр Иваныч?

– Нет, Василий, я как раз по делу. Где отравленный?

– А кто?

– Не знаешь? Что, отравленные есть другие?

– Нет.

– Чего ж тогда мне мОзги пудришь?

– Голоконь. В седьмой лежит палате.

– А к чему тогда вопрос дурацкий?

– Для порядка, – не смутился Вася. – И потом, для разговора тоже, посещаете вы нас нечасто, потому поговорить охота.

Улыбнулся особист.

– Ну ладно. Проводи, потом оставь, Василий.

– С удовольствием. Прошу, пройдёмте.

И пошли, а у палаты нужной фельдшер бегло показал на номер да ушёл, как и просил Сашуля. Останавливал соблазн подслушать интересный разговор, что прямо к двери фельдшера тянул за уши. Только страх разоблаченья всё же удержал, и не коснулся тайны интересной КГБ Василий.

Приоткрыл Сашуля дверь в палату:

– Можно, Женя, к вам? – спросил.

– Входите. Заходите, Александр Иваныч, а не то, поди, помру от скуки. Ни единой нет души в санчасти.

И вошёл чекист в палату, туго дверь прикрывши за собой.

– Дела как? – обратился как к большому другу, весь сочувствуя беде как будто, так к себе располагая мудро.

Голоконь, слегка припухший, тихо:

– Ничего, – ему в ответ промямлил, – вот живу, вот оклемался вроде. Но домой не отпускают, рано, говорят врачи, а мне больница надоела до соплей зелёных. Скучно так, что аж завыть охота. Одному лежать в санчасти то же, одному что выпивать на праздник.