Умахан с любопытством слушал нежное звучание голосов кормилицы аварки, няни арабки, сестер и многочисленных придворных женщин, но стоило прозвучать рядом материнскому голосу, как он тут же забывал всех окружающих и тянулся к ней.

Сестры Умахана, десятилетняя Меседу и семилетняя Хистаман, ссорились за право вынести братика в сад при замке, где дорожки были очищены от снега, а кусты жасмина и большие платановые деревья белели, словно их кто-то разодел во все зимнее, чистое и сверкающее в лучах солнца. Они безумно любили братика и придумывали для него чудесные сказки, вышивали на платочках его имя, добавляя к нему уже прочно утвердившееся «Большой» из-за крупного тельца. А когда таркинская наставница юных аварских принцесс уводила сестер на уроки по чтению Корана, арабскому письму и прочим обязательным занятиям, девочки молили Аллаха, чтобы их братик быстрее вырос и стал таким же большим и сильным, как их царственный отец.

* * *

Мухаммад-Нуцал большую часть времени зимой проводил в Хунзахском медресе, располагавшемся в старом двухэтажном доме, безвозмездно отданном джамаату Пайзу-беком. Это был большой дом с просторным двором, конюшней и хлевом для скота. Сюда стекались на зиму книгочеи, алимы и муталибы со всех концов Дагестана. Хунзахцы не скупались на пропитание муалимов и жаждущих совершенства в религии муталибов32, отчисляли из своих амбаров муку, сушеные туши баранины, говядины, большие круги сыра, бочонки с медом, овощи, соленья, халву и сахар.

В медресе было принято за правило вести ученые и религиозные споры только на арабском языке – не знаешь арабского, не лезь в дебри, штудируй Коран и хадисы, совершенствуй арабский и тогда, милости просим, дерзай. Но это правило редко соблюдалось; даже среди тех, кто по десять лет изучал богословие, было мало знающих арабский так, чтобы вести на нем споры.

Специальные собрания для религиозных дискуссий и споров в медресе открывались сразу после полуденного намаза и длились до предвечернего. Первую половину дня и долгие ночные часы муталибы учились в соответствии с программой, установленной меджлисом – советом богословов.

– Сегодня, дорогие братья, мы будем говорить о мунафиках… – начал свой урок престарелый Исмаил-хаджи, главный муалим медресе, потерявший в одном из военных походов против Купинского ханства правую руку и левый глаз. – Мунафики – это лицемеры, но не простые лицемеры, а самые опасные нечестивцы, и гореть им, как сказал Аллах, в геенне огненной на самом дне, где грешники будут испытывать самые страшные муки и страдания…

В просторном зале второго этажа, на полу из грубо обтесанных топором досок, застеленных коврами и множеством овечих и козьих шкур, собиралось порой до трехсот человек. Сюда приходили и совершенно безграмотные уздени, любящие послушать ученые и религиозные споры, и беки, и прославленные воины. И в этот крепкий морозный день, в присутствии Правителя Аварии, медресе было полно народу.

– Эти мунафики внесли раздор в умму Пророка (да благословит и приветствует его Аллах). Неразумные до сих пор враждуют с истиной, ниспосланной на землю, чтобы люди могли избежать страданий и бед в этой жизни и вечных мук после смерти. Не знают люди, что для них хорошо, а что плохо…

Мухаммад-Нуцал как простой уздень сидел, скрестив ноги на ковре, в гуще народа. Главный муталиб дал слово одному из хунзахских алимов по имени Алиасхаб, который, прочитав традиционную молитву, начал свою речь:

– Праведного халифа Османа (мир ему), радевшего за умму Пророка (да благословит и приветствует его Аллах), оклеветали мунафики. Выдавая себя за правоверных, они пытались направить против него мусульманские войска. Но мудрые шейхи разоблачили их, открыли глаза правоверным воинам, которые потом разгневались на мунафиков. И бежали эти мунафики в страхе перед шариатским судом и гневом Всевышнего, но никуда они не убегут от Аллаха! А Иблис презренный все наущает и наущает грешников, не желающих раскаиваться в своих злодеяниях.