Люди стали понемногу успокаиваться.

– Братья-единоверцы! Мусульмане! Правоверные…

– Тихо, тихо, дайте послушать Исмаила-хаджи!

– Я так думаю, правоверные, что наш гость не имел в виду династии ханов, без которых народы превращались бы в сброд пьяниц, развратников и разбойников. Нет! Гидатлинский алим хотел сказать, что в Исламе нет династии, которая правила бы всеми мусульманскими народами, как этого хотел шиитский владыка Надир-шах Афшар…

Тут собрание снова притихло.

– Но наш Светлейший Правитель Аварии Мухаммад-Нуцал разгромил персов, как лев – шакалов. Надир-шах трусливо бежал из Дагестана, потеряв здесь свою хваленую саблю…

– Это, конечно, истинная правда, но давайте же, аварцы, послушаем еще раз гидатлинца, пусть он сам скажет, что имел в виду, когда говорил, что нет в Исламе династии! – потребовал один из хунзахских беков, состоящий в родстве с Нуцалом и, похоже, недовольный речами гидатлинца.

Опять зашумело собрание. Все хотели услышать объяснения от самого гидатлинца, который, поймав красноречиво укоряющий взгляд настоятеля медресе, встал и коротко пояснил:

– Да, мои дорогие братья по вере, я имел в виду то, что так хорошо за меня пояснил достопочтенный муалим Исмаил-хаджи. И добавить к тому, что он сказал, мне больше нечего.

Хунзахцы разом успокоились. Но в их головах роились недобрые мысли: «Беда с этими гидатлинцами… То воровать и разбойничать под покровом ночи являются в Хунзах, то лови их по всей скалистой Аварии, то династию Сариров ставят вне исламского закона.

Доколе же терпеть от них, неблагодарных вассалов, такую наглость! А этот, слава Богу, оказался покладистей, чем другие смутьяны. Такие, как Хочбар, например, который на службе у Андуника Третьего купался в щедротах, как форель в волнах Аварского Койсу. Но, возгордившись, начал враждовать с хунзахцами, а затем и вовсе разбойничать. Но в конце концов его поймали и казнили».

– А скажи-ка нам, алим гидатлинский, – поднялся на ноги еще один хунзахец, хоть и не бек, но тоже из рода нуцалов и довольно богатый уздень. – Это правда, что гидатлинцы говорят, будто ваш Хочбар сам прыгнул в костер, схватив двух царевичей?

– Не знаю, уважаемый, я об этом не слышал, – ответил незадачливый оратор, не поднимаясь с места.

– Как так?!..

– Ты что, давно на родине не был?

– Может, он и про Хочбара ничего не слышал?

Отовсюду неслись язвительные смешки.

– Ох уж наши хунзахцы! – вскипел вдруг Исмаил-хаджи. – Упаси Аллах попасть вам под язык! Сколько можно об одном и том же! Сказал же вам человек, так и так. Что вам еще нужно?

Мухаммад-Нуцал не вмешался, и собрание стало успокаиваться. И уже до самой предвечерней молитвы, пока звучали здесь речи ораторов, никто не донимал гидатлинца. А после намаза Мухаммад-Нуцал отправился в замок, так и не проронив ни слова по спорным вопросам, что только подняло его авторитет среди хунзахцев и их гостей. Через неделю вся Авария говорила об этом недоразумении на религиозном собрании. А еще через месяц, обрастая все новыми и новыми подробностями, рассказ о гидатлинце и Нуцале звучал по всему Дагестану в самых немыслимых вариациях. Порой выходило, что в Хунзахе появился новый Хочбар и открыто претендует на аварский престол.

* * *

Ночью, встревоженная страшным сном, в покои супруга прибежала ханша.

– О, мой славный Повелитель, мой единственный Владыка, – чуть ли не плача причитала она, теребя Нуцала за плечо.

– Что такое? Дерзкие гидатлинцы посягли на Престол? – проворчал Нуцал, пробуждаясь ото сна.

Ханша зажгла второй светильник, горящий на цунтинском хвойном масле почти не чадя. В спальне стало светлее. Он протер глаза и уставился на супругу. Ее черные шелковистые волосы были растрепаны, а белое ночное платье из прозрачного шелка открывало взору сводящее с ума тело тридцатишестилетней ханши. Ее глаза блестели, лицо пылало от жара, на лбу и щеках серебрились бисеринки пота. Вздымающиеся от тяжелого дыхания налитые груди растопили остатки сна Нуцала, зажигая его, как и много лет назад, непреодолимым желанием. Он протянул к ней руки…