Нуцал сидел в кресле, застеленном пятнистой шкурой леопарда, в окружении родных, близких и дорогих гостей. Было видно, как он сдерживает свою радость, соблюдает правила, приличествующие Правителю. А не то вскочил бы из кресла, как обезумевший от счастья юноша, и пустился бы в пляс, точно лихой уздень, перебравший вина. Но Мухаммад-Нуцал как амир правоверных не пил вина; во всяком случае никто не замечал его за этим противным Аллаху занятием. Бывало, правда, он процеживал пенистую бузу, особенно дидойскую, которую привозили ко двору в качестве подарка купцы, торгующие в Хунзахе хвойным маслом для светильников и лампад.

Улыбка на светлобородом лице Нуцала, разом зажженная придворной повитухой, первой сообщившей о рождении мальчика, уже не угасала даже на мгновение. Он едва находил в себе силы, чтобы не кричать, не петь от радости, сорвав со стены пандур, висевший среди мечей, как символ радости и горской поэзии. Его то и дело порывало броситься в женскую половину покоев, откуда доносился необыкновенно громкий плач новорожденного. Но это было бы, по обычаю, неслыханным бесстыдством: даже Правителю не подобает являться туда, где женщины заняты своими святыми делами. А потому и сидел он скромно, как того требуют горские нравы, в кругу родных и близких, а также дорогих гостей, лишь принимая поздравления и подарки.

Благодарил он всех, даже рабов, которым, конечно же, нечего было дарить своему господину, да и не имели они такого права: всякая вещь, которую найдет, отнимет или заработает раб, принадлежит его господину. Но, прислуживая за длинным дубовым столом, поднося на серебряных блюдах жареное мясо, плов с черносливом, творог из овечьего молока, перемешанный с изюмом, тонкие блины с медом и кувшины с легкой пенистой бузой, рабы и рабыни умудрялись поднимать глаза на Повелителя и кротко молвить слова поздравлений, выражая тем самым непритворную радость за Дом нуцальский, в чьей собственности им жить и умирать.

– О, наш Пресветлый Повелитель, благословен час и день, в который родился ваш сын – наш новый Владыка…

– Благодарю, дитя кротости, – снисходительно отвечал Нуцал своим рабам, называя каждого по имени, что являлось для них высшей наградой среди прочих немногих удовольствий, которых удостаиваются и невольники в этой бренной жизни.

Празднующие сидели в большой светлой комнате с застекленными арочными окнами и утопающей в роскоши: персидские шелковые ковры на стенах, со столь искусными рисунками, на которых были изображены райские кущи, сказочно красивые женщины, что их можно было принять за небесных гурий, которых Аллах обещал в Коране правоверным, а также богатыри в кольчугах.

За длинным дубовым столом сидели три визиря: Абура— хим, Муслим-хаджи и Хасан-даци; молодой военачальник Шахбанилав; четыре самых авторитетных хунзахских алима, среди которых был и Басир-хаджи; один молодой философ по имени Чармиль Гамач, знающий греческий, латынь и арабский языки не хуже своего родного аварского. О его уме и мудрости по Дагестану ходили легенды. Это был мудрец, поистине, способный запутать в споре любого богослова, полководца или даже самого правителя, конечно, если на то будет соизволение Мухаммад-Нуцала. Но он, как и его родной дядя Чармиль Зар, пользовался у аварцев дурной славой – безверия. Десятым среди приглашенных был уже немолодой гоцатлинский бек Исалав-хаджи, прославившийся в набегах на северные равнинные земли – Газбегию и Шатбегию21. Исалав-хаджи-бек являлся прямым представителем династии Сариров и Мухаммад-Нуцалу доводился двоюродным братом. Присутствовали также Белоканский и Закатальский беки Омар-хаджи и Али-хаджи, тоже из династии Сариров, состоявшие уже в четвертом колене родства с Мухаммад-Нуцалом; чеченский воитель Иса-хаджи, известный своей страстью совершать набеги на русские поселения, все ближе и ближе продвигающиеся на юг; два арабских купца, поставлявшие к нуцальскому двору шелка, парчу, бумагу, книги и пряности и увозившие из Аварии среди прочих товаров бронзовые статуэтки, целебные и ядовитые травы, медвежьи и волчьи шкуры; шурин из Кайтага Аминула-уцмий, известный своей религиозной ученостью; родной брат Мухаммад-Нуцала Мухаммадмирза-хан и пятеро их родных племянников.