Правда потом произошла некоторая заминка. Половина команды, не столь верная Блэкмору, требовала затопить французский корабль вместе с командой, другая половина во главе с молодым капитаном была против расправы.

– Джентльмены, – начал он, обводя оппонентов, казалось, отрешенным взглядом. – Я уважаю ваше мнение. Глубоко в душе, – он медленно вытер с клинка шпаги кровь о рукав своей сорочки и негромко добавил, – так глубоко, что мне на него плевать, пожалуй.

Пираты доселе громко спорили, но теперь же атмосфера наполнилась драматичным безмолвием. Бунт, как цепной пес, готов был к броску. Не в привычках джентльменов удачи менять старые правила. Юноша, стоявший против всех только с малой кучкой единомышленников, просто глумился над, буквально, патриархальными законами. И было ясно, что он перережет не одну глотку, прежде чем даст накинуть себе петлю на шею.

– Ты идешь против большинства, Блэкмор! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Большее не есть лучшее, – с усмешкой, проронил молодой капитан. – Алчность делает из вас глупцов, не видящих очевидного. Учились бы на французских ошибках. Мы разделим груз на два корабля, команду «жаков» высадим в шлюпки, к ним у меня больше нет претензий. – Он сунул трубку в рот, раскуривая ее.

– Что-то ты, Блэкмор, весьма сердоболен, – рявкнул один из товарищей Доджсона. – Тебе бы не в пираты идти, а в епископы.

Блэкмор как-то по-доброму посмотрел на моряка.

– Давай проверим мою сердобольность на деле, Бэнсон, – отозвался Блэкмор и, повернув голову к товарищам, проговорил: – Повесить!

Гробовая тишина сопровождала казнь. Бэнсон, оглушенный неожиданным поворотом, растерянным взглядом искал поддержки у товарищей. Но пираты молчали. Им нужны были доказательства капитанской твердости, и они затаились в ожидании развязки, многие были уверены, что «молокосос» не решится идти до конца. Бэнсон с недоумением посмотрел на Блэкмора, когда его шея уже ощутила грубый ворс веревки. До последнего мгновенья бывалый моряк думал, что капитан желает только припугнуть, а Блэкмор ждал требований о помиловании от его друзей. Невозмутимое безмолвие, которое простодушно нарушали стоны рангоута и шлепки волн о борт, утомляло. Капитан сделал две затяжки из трубки. Тело Бэнсона задергалось в предсмертных конвульсиях.

– И этих шестерых! – Блэкмор указал трубкой на моряков, как он знал, водивших дружбу с Бэнсоном, – на рею. За попытку устроить мятеж, а равно и за трусость.

К вечеру ветер усилился, надвигался шторм. И, прежде чем на горизонте показалась узкая полоска суши, волны уже перекидывали друг другу пиратские корабли как щепки. Шквальный ветер рвал такелаж бригантины в клочья, старая посудина без того неважно державшаяся на плаву, стала крениться на правый борт и черпать воду.

Блэкмор, оставивший на бригантине командиром старпома Мо, – выбора не было, из всех моряков только Мо обладал кое-каким опытом навигации и кораблевождения, – теперь чертыхался на чем свет стоит. По карте Блэкмор установил, что полоска суши, мелькавшая на горизонте – небольшой островок с множеством спокойных бухт, где можно было бы переждать бурю. Необходимо только немного дотянуть.

Надежда появилась, когда бригантина выпрямилась. Похоже на ней стащили балласт на левый борт, но новая неожиданность вызвала шквал ругательств. Крюйс-брам-стеньга треснула, и, повинуясь всем законам физики, полетела за борт, потащив за собой такелаж, и развернула корабль бортом к волне. Бригантина накренилась, зачерпнула воду. Это был конец. С «Долли» бросали все, что могло плавать в помощь, оказавшимся в воде морякам. Спасти удалось только троих.