Теперь Энн нерешительно замерла на пороге приоткрытой двери. В комнате с задернутыми шторами было темно. Ее давно не проветривали, и от тяжелого духа молодую женщину затошнило. Перед тем как переступить порог, она надела на лицо вымученную улыбку:

– Прошу простить меня за опоздание, Адель. В дороге со мной случилась маленькая неприятность.

Притихшая под одеялом фигурка ничего не ответила.

– Вы спали? Простите.

– Как вы мне надоели своими вечными извинениями.

Ценой титанических усилий Адель поудобнее устроилась на подушках, поджала губы и воинственно нахмурилась.

Энн сказала себе, что устраивать дуэли у нее нет сил. Только не сегодня. После всех этих зануд, лопнувшей шины и пуговицы, которая царапала подбородок… Давно стемнело, и молодая женщина уже подумывала об обратном пути, в конце которого ее ждал пустой холодильник.

– Что за манеры? Вы то являетесь сюда через день, то куда-то пропадаете!

– Работы было много.

– У меня нет настроения с вами говорить. Посещения закончились. И никаких преференций по поводу научного архива вы от меня сегодня не дождетесь.

– Вы плохо себя чувствуете? Может, позвать дежурную медсестру?

– Что вы ко мне пристали, как пиявка? Вам больше делать нечего?

Враждебность пожилой дамы Энн отнесла на счет запрета покидать стены пансионата. Адель об этом сообщили другие, а расплачиваться придется ей. Она подошла к кровати и продемонстрировала пакет сладостей:

– У меня есть чем полакомиться. Тайком от медсестры.

– Вы хотите ускорить мою кончину, чтобы побыстрее завладеть этими проклятыми бумагами?

– Да нет, просто хотела доставить вам удовольствие. Я же знаю какая вы, Адель, лакомка.

Пожилая дама погрозила ей пальцем. В ее жестах и словах присутствовала какая-то фальшь, Энн видела этот диссонанс, но объяснить его не могла.

– Не говорите со мной так! Я не ребенок!

Истощив все запасы терпения, Энн набросилась на сладости, к которым Адель отнеслась с таким презрением.

– Если бы у вас были дети, вы, по крайней мере, не таскались бы сюда и не обхаживали бы старуху, пытаясь добиться повышения по службе.

– Вы можете меня многому поучить, но вот что касается детей – это уж точно не ваше дело!

– Bist deppert![26]Не смейте со мной так разговаривать! Наглость какая!

– Я вас очень люблю, миссис Гёдель, не надо все портить.

– Плевала я на ваши якобы теплые ко мне чувства. Дешевый театр! Ложь!

– Я всегда еду сюда с удовольствием, Адель.

– Откуда вам знать, что такое «удовольствие»! Вы даже оргазм испытываете с помощью рук, которые у вас, как грабли. Если вы что-то берете, то только пинцетом, если целуетесь, то кончиками губ, сексом хотите заниматься лишь на расстоянии, а если и ложитесь с кем-нибудь в постель, то тоже наверняка извиняетесь. Хотя нет, вас даже фригидной назвать нельзя, вы просто девственница-недотрога, синий чулок!

Ощущение несправедливости превращало Энн в неполноценную калеку и напрочь лишало воли. Она окаменела, злобно оскалилась и сказала себе, что если не на шутку разгневается, то тоже сможет слететь с катушек. Лицо Адель налилось кровью и побагровело, что было небезопасно для ее изношенного сердца.

– Raus![27]Инвалидов в моей жизни и без вас хватало! Raus!

На шум прибежала медсестра.

– Только вас здесь еще не хватало! Вместе с вашими деревенскими сабо!

– Миссис Гёдель, я сейчас сделаю вам укол успокоительного. Все, посещения закончены!

Энн убежала, оставив на кровати сладости.

Она открыла сумку и стала искать носовой платок. Ей весело подмигнул стоявший в холле автомат по продаже кофе, снеков и прочих мелочей. Энн шмыгнула носом, сделала глубокий вдох и вытащила мелочь, посчитав, что вполне заслужила небольшое утешение. Для старой развалины, получившей лишь временную передышку, у этой Гёдель было еще вполне достаточно энергии. Молодая женщина вновь сдержала поток слез, готовый хлынуть в любую минуту. Эта невменяемая старуха умеет причинять боль.