Богиня бессильных Этьен Экзольт

© Этьен Экзольт, 2018

ISBN 978-5-4493-0154-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

После автокатастрофы я стал импотентом.

Травмы мои были несерьезными, хотя и вынудили меня провести три недели в больнице, под присмотром заботливого доктора Гиррона и, по его словам, не менее пары месяцев требовалось мне для полного восстановления. Жена приходила в мою палату почти каждый день, вызывая завистливые восторги со стороны как собратьев из племени пациентов, так и докторов, не исключая и уже упомянутого мной профессора. Прочих страдальцев травматологического отделения, в том числе и неспособных подняться с кроватей, их неопрятные, обрюзгшие, обвешанные детьми жены посещали изредка и торопились уйти, оставив дурно пахнущие контейнеры с домашними блюдами, вызывая у мужей лишь раздражение. Ирина же появлялась в образе наиболее приятном мне, с губами, едва способными шевелиться от тяжести налипшей на них помады, в блузах, позволявших рассмотреть подробности кружев под ними, бюстгальтерах, не пытавшихся удержать ее увлекательные груди, коронованные яркими, постоянно возбужденными сосками и коротких юбках, угрожавших разорваться каждый раз, когда она садилась или наклонялась. Во время прогулок по яблоневому саду, раскидывавшему свои гнилые плоды по узким надтреснутым дорожкам, я прилежно, до воспаленной красноты мял ее груди и ягодицы, не ощущая в себе привычной твердости, но относя это на счет незаживших травм, смягчающей тяжести обезболивающих препаратов и общей моей, возмущавшейся каждым движением слабости. Но, когда в первую же ночь по возвращении домой Ирина в течение часа не смогла ничего добиться при помощи оскопляющих губ и языка более подвижного, чем влюбленный слизень, я счел беспокойство допустимым. На следующее же утро я позвонил велеречивому Гиррону, поспешившему заверить меня, что подобное нередко случается с пережившими угрожавшие жизни явления мужчинами и виной тому не нарушения во внутренних органах или работе желез, но некое перенапряжение нервной системы, все последствия свои обязанное вскоре изгнать из меня. Попытки настоять на дополнительном обследовании встретили неприятие со стороны заботившегося о моем кошельке профессора, уверявшего в избыточности сделанных во время моего пребывания в его клинике изучений для однозначного заключения. Посоветовав мне не беспокоиться, посвятить время отдыху и развлечениям, он повесил трубку. Сама Ирина поражавшая неутолимой похотью даже меня, долгое время обитавшего в обществе имеющих отношение к созданию порнографии личностей, отнеслась к моему состоянию спокойнее моих ожиданий. Каждую ночь она тратила не меньше получаса, обрушивая на мою обмякшую плоть торжественную тяжесть горячих грудей, всю ярость проворного язычка, рядом с которым медлительной казалась трещотка гремучей змеи. Ничуть не смущаясь очередной неудачей, она удовлетворяла себя руками и засыпала, оставляя меня в бессонной ярости. Любые резкие движения давались мне тяжело, я быстро уставал и начинал задыхаться и потому даже пальцы и язык мои стали временно непригодны для удовлетворения женщины.

Когда мне удалось найти объявление специалиста по мужской физиологии, мы поехали к нему вместе. Доктор оказался смешливым мужчиной лишь на пару лет старше меня. Засунув татуированные руки в карманы поднявшего рукава до локтей халата, он вышел в приемную, около часа пытавшую нас посредством голубых пластиковых стульев, осмотрелся, как будто кроме нам имелись здесь и другие, различимые только для его взора посетители, уставился на Ирину, вожделеющее моргая глазками за узкими стеклами очков и, обращаясь к ней, попросил нас проходить.

Внимательно просмотрев результаты моих обследований, он, поскрипывая вращающимся табуретом, коричневой кожей напоминавшем мне кресла в кабинете моего отца, в детстве казавшиеся мне пугающими живыми чудовищами, заявил о своем полном согласии с выводами господина Гиррона, бывшего некогда его преподавателем. Тем не менее, он согласился осмотреть меня, отвел за черную ширму с нескромными на ней красавицами, наличие здесь которых, как и расставленные на столе и полках пластиковые фигурки соблазнительных чаровниц, имело, как подумалось мне, тот же смысл, что и присутствие игрушек в детском стоматологическом кабинете. Тошнотворно липкое, скрипучее и деловитое латексное прикосновение доктора изучило всего меня, заглянуло к скрытной простате, не обнаружив ничего, способного указать на недуг или повреждение. Когда мы вернулись, Ирина поднялась с белого стула, внешностью убеждавшего в родстве с его подобиями в приемной и юбка ее, и без того почти не прикрывавшая бедра, задралась, вздымая черную свою тонкую кожу и предоставляя доктору возможность насладиться грозной яркостью красных кружев.

Покачиваясь на табурете, постукивая по краю стола шариковой ручкой, притворявшейся втиснутой в сетчатый чулок стройной женской ножкой, доктор задумчиво посмотрел на меня, провел ладонью по лысой голове, почесал кончик длинного носа и снова отметил точность сделанных профессором выводов.

– Неужели вас совершенно ничто не может возбудить? – сомнение его подозревало меня в неведомой лжи, в нежелании совокупляться с собственной женой, тайно пережитой венерической болезнью или ином, не менее понятном и постыдном проступке. Мне доводилось встречать мужей, испытывавших неуемное отвращение к своим женам, казавшимся опьяняюще соблазнительными многим другим мужчинам, потому я нисколько не удивился тому вопросу и лишь сокрушенно покачал головой.

– Не может быть. – лукавое размышление сузило его глаза. Опустив голову, царапая пальцами серебристый пластик стола, он некоторое время пребывал в той отстраненной задумчивости. Затем, сопровождая то резким взмахом руки, он издал требовательный возглас, сопровождая его соответствующе направленным взглядом.

– Покажите ему грудь!

Требовательная мощь того приказа, неожиданность его после стерильной тишины, парализовали меня и, когда Ирина в недоумении обратила ко мне взор, ожидая запрета или благоволения, я не смог и пошевелиться, что она сочла признаком последнего.

Для того, чтобы выполнить его требование, ей достаточно было высвободить две треугольных пуговицы, отчаянно цеплявшихся углами за серебристые петли, после чего тонкий красный шелк сам соскочил с услужливой покорностью, радуясь избавлению от уродующего натяжения. Вдавленные в черное кружево, груди ее радостно раздвинули блузу. Мягким движением пальцев она сдвинула дожидавшиеся того, соскочившие с возмущающей, иссушающей разум плоти чашечки, обнажая бледную тайну, один лишь взгляда на которую насытить мог десяток похотливых книгочеев. Обнажившись таким образом, Ирина стояла, горделиво выпрямившись, переводя взор с меня на доктора, придерживая бюстгальтер пальцами. Доктор же смотрел на нее так, словно узрел анатомическую диковину, ранее встречавшуюся ему только в сочинениях великих лекарей древности. С шумом выпускающей воздух надувной женщины он вскочил и левая рука его вцепилась в мою промежность, где все сохраняло свою первозданную мягкость.

– Действительно! – схватив мою руку, он прижал ее к своим гениталиям. – Вот как должно быть!

Под своими пальцами я ощутил воинственное, горячее напряжение, плотную тугую неприязнь ко всему бесполому, бесплодному, безжизненному, готовую поразить любого, сомневающегося в превосходстве двуполого восторга.

– Вот так! – пальцы его обхватили запястье моей жены и ладонь ее оказалась на месте моей, отброшенной и отвергнутой. К моему удивлению, считавшая себя брезгливой, она не отдернула руку, не выразила никакого возмущения, а губы ее отыскали среди радужных пустот улыбку похотливым видом смутившую бы и самую порочную мурену. Не особенно возражал и я сам, понимая, что за прошедшие со дня моего дорожного происшествия дни она истосковалась по ощущению мужского члена и мне не следовало отнимать у нее возможность почувствовать проникновенное напряжение.

Покидая смешливого доктора, мы пообещали непременно заглянуть к нему еще раз, при первой же возможности. Посещение других специалистов, его коллег, представлялось мне бессмысленным и склонялся к мысли поверить им и позволить времени, прекраснейшей из распутниц, умелыми губами ее, высасывающими досуха солнца, вернуть мне прежние силы.

Следуя рекомендациям, я проводил все время в своей квартире. Начальник мой нисколько не смутился и не опечалился, узнав о возможном двухмесячном моем отсутствии и позволил не появляться в конторе, сохранив в полной мере поступающие на мой счет средства. В прошлом заключенные мной договоры принесли фирме немалую прибыль, и прежние заслуги позволяли мне не только сохранить место, но и получить давно уже ставший миражирующей мечтой отдых. Конечно же, Ирина представляла его несколько иначе. Среди предпочитаемых ею вариантов присутствовали неустанное совокупление, исключающее выход из дома и какие-либо иные занятия или поездку на раскаленные острова, где она смогла бы сбросить купальник на визгливый песок, обрушив крабьи норы и омыть свою увлеченную наготу в разрываемых прибоем волнах. Мало удовольствия доставляло и мне пребывание в сонной слабости. Просыпаясь, когда Ирина уже собиралась или готовилась уходить, я, лежа нагим на кровати, тоскливо наблюдал за тем, как она отравляла губы помадой, затачивала ресницы тушью, облачала веки в тенистую броню, втискивалась в узкие юбки, затягивала себя в топы и блузы, выбирала неизменно высокие каблуки для стачивания об асфальт и, послав мне воздушный поцелуй или оставив преступный отпечаток губ на головке мягкого члена, покидала меня до позднего вечера. У меня не было никаких возражений. Без ее присутствия мне было спокойнее, ибо я не чувствовал постоянного давящего упрека, каковым было для меня исходившее от жены возбужденное напряжение и угрожающий, расширяющий ноздри запах, становившийся временами таким сильным, что мне хотелось ударить ее.