Привычную дачную негу нарушила остановившаяся у забора машина. Калитка распахнулась, и во двор буквально влетела Алена, как всегда, с неизменным учительским пучком на затылке, в длинной, но очень стильной юбке. Этот строгий стиль она выбрала еще на первом курсе института, образ этакой институтки девятнадцатого века, и не изменяла ему на протяжении нескольких лет, несмотря на всяческие потрясения в своей жизни.

Привет, подруга! Все спишь? Вы не ждали, а мы приперлись, – воскликнула как можно раскованнее Алена. Настя вскочила, она была страшно рада: Аленка, ты где пропадала так долго? Не звонила, не приезжала… Разве долго? А, ну, да, пожалуй, с самых крестин мы не виделись. Каюсь, каюсь, плохая из меня крестная. Работы много, меня в Москве почти не бывает. Кстати, в следующий раз с меня подарок, сегодня я и не думала к тебе приезжать. Просто случайно получилось, выдалось свободное время. Так что извини, что с пустыми руками. Я машину купила, «девятка», всего двух лет. Так что я теперь свободная женщина за рулем собственного авто, – произнесла Алена несколько ироничным тоном. Подруга подошла к коляске и деловито откинула кружевную накидку:

– Ну, вы и выросли, просто бомба, откормленная какая! Да и ты, мать, раздалась, раздобрела.

– А ты, наоборот, похудела. Но тебе идет, такая сразу стройная становишься. Давай скорее пить чай, у меня все готово. Вчера отец Сергий из Москвы кучу булок и печенья с кануна привез.

– Поповская жизнь, – задумчиво произнесла Алена, присаживаясь на садовую скамью. – Все булки да печенья, – жеманно, словно передразнивая кого-то, добавила она.

– Если не хочешь булки, есть свежая клубника собственного производства, смущенно улыбаясь, произнесла Настя, которая всегда терялась от проявлений любой, даже мало-мальской агрессии.

– Давай свои булки, и клубнику тоже, – уже как-то совсем развязно и явно переигрывая, сказала Алена. Минут через двадцать в тени старой беседки они пили чай с травами. Старый электрический самовар уютно посапывал рядом на веранде.

– Как твоя работа? – спросила Настя, чувствуя в Алене некоторую напряженность и нервозность.

Они слишком хорошо знали друг друга и многое понимали без слов. Настя сразу поняла, что Алена не просто так приехала. Подруги давно уже не встречались без повода, как раньше. В последнее время Алена приезжала к Насте, чтобы выговориться. Ее приходилось слушать, иначе было нельзя. После того как Настя вышла замуж, а Алену оставил жених, они не могли общаться, как в старые добрые времена их дружбы. Алена стала нервной и жесткой, критично смотрела на все, что ее окружало. Ее раздражали люди, в них она видела теперь лишь отрицательные стороны, даже внешне подмечая только плохое. Не лицо ей виделось, а бородавка на носу или гнилой зуб, в глаза бросались неопрятные ногти, заштопанные носки, изношенные ботинки, старомодные брюки… Казалось, все хорошее, светлое и доброе для нее осталось в прошлом, Алена озлобилась, словно весь мир был виноват в ее беде. Она винила кого угодно, только не себя, видела грязь и изъяны повсюду, исключая себя.

Девичьи мечты сменились простой будничной реальностью. А раньше, в двадцать лет, все было в розовом цвете, кружевах, цветах и бантиках. Мечты о принцах, непременно православных, романтической любви, медовом месяце, поцелуях, шуме прибоя и лунной дорожке. Множество детей и радость от каждой беременности, дружба семьями, церковные праздники, посты и море простого женского счастья…

– С работой все отлично. Пока ты здесь на даче киснешь, я уже почти весь мир посмотрела, просто класс. Очень много интересного узнала, очень многое почерпнула для собственного развития. Я все думаю, как хорошо, что я тогда избежала участи поповской жены. Или, прости, матушки. Я забыла, что ты у нас матушка, – язвительно и зло добавила Алена.