– По какому вопросу пришла?
– Да я… – Она смотрела в глаза, а потом опускала свои, глядя то ли на ноги, то ли на руки – из-за стола видно не было. – М-м, вы проводили тесты недавно. Представлялись тогда ещё. Я запомнила. Вы сказали кое-что, и… я подумала, что могу к вам обратиться. – Герман кивнул. – Сказали, что можно прийти со своими проблемами. – За уточнением она потянулась взглядом.
– Конечно, иначе зачем я здесь? В чём заключается твоя проблема?
– Да я… м-м, вы сами сказали, что можно… с этим обратится. И вот я пришла. Я немного злая.
– В каком смысле?
– В прямом, – надула она тонкие губы, – злюсь на всех постоянно. Постоянно меня что-то не устраивает, высказываю… Девочки меня бояться начали. Не постоянно, а вот когда так говорю или делаю.
– А что ты говоришь и делаешь?
Маша потёрла локоть, и тогда Герман больше внимания обратил на её осанку. К спинке кресла девушка не прижималась, сидела, чуть склонившись вперёд, слегка ссутулившись. Одна рука опиралась на колено, вторая трогала голую кожу, которую не прикрывали ни пелерина, ни короткий рукав блузки.
– Всякое говорю, – буркнула она. – Некрасиво говорю, злюсь. А девочкам неприятно, но я это… неспециально даже. Само собой получается. Я даже не замечаю, а когда замечаю… Становится неприятно. Но я даже извиниться за это не могу. Говорю, делаю, а не извиняюсь.
– Стыдно за это?
Маша активно закивала, её косички подпрыгнули.
– А как ты думаешь, что мешает тебе извиниться?
– Не знаю. Если бы знала, м-м, я бы уже поняла, что делать, и извинилась бы. А так получается, что нет. Ничего не понимаю, ничего не знаю, и ещё извиниться не могу… Со мной так никто общаться не будет.
– Боишься, что тебя из-за этого бросят?
Она стиснула зубы, мышцы под кожей окрепли и замерли в одном положении.
– А кто бы такого захотел?
– Не знаю, может, кто-то бы и захотел. Вопрос в том, чего хочешь ты, Маша.
– Да я… просто хочу вести себя нормально. Чтобы без вот этого вот. Без злости, агрессии, а они так и прут из меня, что ничего сделать нельзя. Тупая ещё, не понимаю, когда так говорю, что людей задеваю. Неприятно. И мне, и им… Я точно останусь одна.
– А что ты им говоришь? Как ты это говоришь? Можешь воспроизвести?
Посмотрела, как на идиота, ещё похлеще, чем считала себя саму. С осуждением и толикой презрения.
– Зачем мне это делать?
– Чтобы мы с тобой поняли, как работать. – Она выдохнула и сжала губы до толщины зубной нити. – Или хочешь, чтобы мы работали с абстрактными «злость» и «агрессия»? Несмотря на узкий спектр, это – чувства, которые могут выражать себя разными образами, и нам с тобой нужно понять, как они действуют. Сначала достаточно просто показать их, а потом разобрать, а потом мы пойдём ещё дальше и будем работать с тем, чтобы заменить одну часть на другую.
Марина Алексеевна говорила об этом, только в более тоскливом, сопутствующем своему настроению ключе. Так же, как и в коде, мы можем найти ту переменную, тот кусок данных, ту цифру или букву, которую надо поменять, но в работе с мозгом огромным пласт работы уходит именно на то, чтобы заменить эту переменную. Этим большинство и занимается, стараясь скорректировать своё поведение, свои реакции, чувства. Коррекция не означает, что от основы откажутся, это значит, что основа будет преобразована таким способом, который будет комфортен и удобен человеку и его окружению. Этого нужно было достигнуть с Машей, но она, скорее всего, будет ещё очень долго ходить вокруг того, что свои «злость» и «агрессию» она не понимает.
Перво-наперво нужно прийти к понимаю, осознанию. Возможно ли это для неё? Не все люди могут даже дойти до признания проблемы. Она признаёт проблему исходя из того, что её качества сказываются на общении с подругами. Ради них она хочет стать лучше. Она хочет быть не такой агрессивной. Она хочет… А чего именно она хочет кроме того, чтобы исключить неприятные для других людей чувства? Время ли сейчас задавать вопрос? Сможет ли она его обработать? Нужно двигаться постепенно, как люди приходили к открытию методов изучения космоса и добавляли в словари новые дисциплины: астрометрия, механика, астрофизика, космогония, космология.