В середине апреля, когда над зданием городского совета Мариуполя вместо сброшенных ниц жёлто голубых полотнищ уже развевались флаги Донецкой Народной Республики, в городе началась стрельба. В один из вечеров около здания части внутренних войск были расстреляны участники протестных митингов. В воздухе ещё стоял запах пороха и крови, а официальный Киев по всем телеканалам уже безапелляционно и угрожающе объявил, что доблестные украинские спецслужбы ликвидировали каких-то неустановленных террористов, пытавшихся захватить военную часть. Но Береженый, как, впрочем, и все его коллеги, знал, что были убиты простые мариупольские парни, и этот расстрел был сознательно организован неустановленными спецслужбами.

Один из выживших, но раненых в апрельском побоище так и рассказал Алексею: «Как всегда, тусовались возле горсовета, тыщи полторы народа стояло, вдруг подъехали на «Жиге» какие-то мужички. Говорят, мол, мы «беркутовцы» из Донецка, пострадали на майдане, а их какую-то девушку, активистку, задержали наши вэвэшники и держат в части. Надо, мол, решить. Ну, что, пацаны – человек тридцать – сорвались и, сломя голову, двинулись к части, у нас с вэвэшниками был договор – они не трогают митинги, мы не вооружаемся и не трогаем их. Вышел к нам командир, сказал, что никакой девушки у них нет, и что задерживать людей вообще не в их компетенции. И тут началось… Стреляли по людям непонятно кто, неясно откуда, то ли с территории части, то ли из-за жилых домов. Народ врассыпную. Кого-то покрошили прямо перед воротами части, а кого догоняли и добивали люди в чёрном… Экипированы, как черти».

Люди в чёрном. Тогда в Мариуполе эти три слова вызывали оторопь даже у самых отважных. О людях в чёрном говорили повсюду, но кто они – существовали только слухи, намёки и предположения. Как-то знакомый офицер шепнул Береженому: «Лёша, может быть, там есть и наши, но люди говорят, что это иностранцы. Или американцы или британцы или израильтяне. Впрочем, для нас это не имеет никакой разницы». Звучало зловеще, ибо сразу же появилось предчувствие, что в Мариуполе готовится что-то более кровавое и массовое. После майского сожжения Дома профсоюзов в Одессе это кровавое и страшное переместилось в Мариуполь и случилось в День Победы – 9 мая.

Новость о том, что украинские войска вошли в город и устроили бойню отказавшихся подчиняться приказам киевских начальников милиционеров, облетела город за считанные минуты. В Мариуполе царила анархия – старая власть разбежалась, новая, избранная на народных сходах, не имела полномочий. Милиция была единственным легальным органом, которую признавали все горожане, независимо от политической ориентации, и которая оказалась способна контролировать порядок. Но именно по городскому управлению МВД и был нанесён удар – ворвавшиеся на бронетехнике в город вооружённые люди расстреляли здание, похоронив в нём несколько десятков милиционеров. Это была даже не провокация центральной власти, а чистейшей воды показательная карательная акция.

Уже к вечеру увидевший дымящееся душами сгоревших тел место массового расстрела своих коллег Алексей понял, что милицейскую форму украинского образца он больше не наденет никогда. Рапорт об увольнении он написал через четыре дня, когда в местной газете прочитал отчёт под заголовком «На День Победы армия уничтожила из пушек и автоматов горуправление милиции и стреляла по безоружным горожанам», и решил, что наступил момент окончательного выбора стороны уже полным ходом заваривающейся войны.

Главный фронт её тогда стоял в Славянске, на севере республики. Сколько раз проезжал Алексей мимо левобережной площади Победы и видел оставленную кем-то крупную надпись «Мужики все в Славянске. А ты?». Надпись давила на сознание, вызывала боль и одновременную радость, заставляла искать какой-то компромисс со своей блуждающей совестью. Там, на севере, идут бои, гибнут мирные люди, рушатся дома и судьбы, а тут, на юге, познавший шок город не может прийти в себя и, наконец, включиться в борьбу за свою правду.