– Умных, – брякнул первое, что пришло в голову. А в голове было подозрительно пусто. Мысли в страхе перед дуркой разбежались по закоулкам сознания.

– Ох, на всех умных не хватит! Надо и нам, красивым, как-то личную жизнь устраивать, – сникла толстушка. – Но почему нельзя меня хотя бы одеть?

– Даная Рембрандтовна, мы уже говорили с вами и не раз на эту тему. Руководство отклонило ваше прошение.

– Тогда… тогда я развоплощусь! И картина без меня осыпется прахом и пылью! – решительно заявила тётка, снова укладываясь на лавку. Только выражение лица у неё стало злым и несчастным.

– А что? Может? – спросил я на ухо Василису, проникаясь угрозой шантажистки.

– Может, – она кивнула устало. – Но что я могу сделать?

А я что могу? Могу сдаться в дурдом сам. Вот приду и прямо с порога расскажу им про осьминога, картину и голоса, да… Могу сделать вид, что ничего странного не происходит. Тоже вполне себе вариант. А могу прижать к стенке Василису, мать её, Анатольевну и вытрясти из неё всю информацию: почему у меня глюки, что она мне подсыпала или уколола в ту нашу памятную пятницу? Или духи у неё с какой-то химией, что меня до сих пор штырит?

Ведь началось всё именно с её появления!

8. ГЛАВА 8. Особенности питерской экологии

ГЛАВА 8. Особенности питерской экологии

Василиса

Совсем я не ожидала встретить этого мужчину в музее. В баре, в тренажёрном зале, во дворе-колодце с пистолетом или бутылкой пивасика в руках! Но не в обители искусства. И уж тем более не застывшего перед картиной и прекрасно ВИДЕВШЕГО еë дух.

Пару недель назад, когда он попал в больницу, я сильно переволновалась. После купания возле Чижика-пыжика пришлось срочно ехать домой – переодеваться, потом – в офис и поднимать старые предсказания сфинксов.

Мы с Надькой перерыли все записи, нашли тринадцать вариантов предсказанного Апокалипсиса, и все начинались с того, что убьют видящего.

Но один видящий на моей памяти уже умер, а конец света нам так и светит. К тому же Клим остался жив, поэтому я очень возмущалась Надькиной паникой из-за которой мне пришлось менять телефон и костюм.

И отказалась идти к следователю в больницу, за что Дракон лишил меня премии.

Ещё пару минут полюбовалась на огромные серые глаза, полные ужаса и натурального безумия, прикинула, что Клим скорее руку себе отрежет, чем в видениях признается и добровольно в СМАК придёт, а в ближайшее время вообще может начать психовать и портить картины. Я заволновалась и подошла к мужчине:

– Клим Анатольевич, позволите с вами переговорить?

– А это новенький ваш? – обрадовалась Даная и потянулась рукой в сторону… Иствуда. – А я сразу поняла! Такой интересный, импозантный мужчина и до сих пор одинокий?! А как вы относитесь к женщинам, полным тепла и любви?

Полицейский покраснел от подбородка до лба, открыл рот, но ответить не смог. Только хватал воздух, будто селёдка на суше.

Я бы могла пройти мимо, но как бы ни хотелось мне проигнорировать этого человека, я должна была ему помочь.

Он изменился за время с нашей последней встречи, округлился, у мужчины появились милые щёчки и второй подбородок. Это мне показалось неправильным. Будто дикий степной волк стал домашним нашкодившим псом. И совсем ковбою Иствуду не подходило. Ухудшение физической формы сопровождалось психическим истощением, которое выдавали слегка трясущиеся руки и нервно дёргающийся левый глаз мужчины.

Состояние человека в момент осознания своих способностей крайне шаткое и нестабильное, нередко видения приводят к самоубийству или безумию. Помня об этом, я оттеснила Клима к стене, наклонилась, так как на каблуках была чуть выше мужчины, и быстро зашептала: