– ТётьДаш, можно я тут останусь?– в рыцарском зале хоть есть на что поглазеть.

– Пять минут. Я пока послушаю вон про то полотно.

Дай бог здоровьечка тому человеку, кто придумал аудиогиды. И камни в почки тому, кто поставил скамейки без спинок: ни облокотиться, ни расслабиться!

Передышка моя была кратковременной, а потом опять потянулись мраморные чаши, в которых купаться можно, вазы, тарелки, монеты, гобелены, иконы, трости, табакерки, бюро и часы, столы и столики. Господи, ты, Боже мой, сколько же здесь всего! Голоса жужжали фоново, не проникая в моё сознание. Я почти с ними смирился.

– Так, вот здесь сейчас повернём, пройдём три зала, и будет Даная. Всегда мечтала на неё посмотреть, – командовала тётьДаша нашим передвижением. Энтузиазма в ней было ещё штук на пять музеев. И это пугало!

Порылся в памяти, припомнил, что Даная – картина с голой бабой, которую когда-то облил кислотой псих. Ну что ж, тоже интересно посмотреть, что психа так смутило.

На стене висела картина под стеклом. Реально тётка, толстая. Лежит на кровати лицом к зрителям, какой-то мужик за ней подсматривает или не мужик, фиг поймёшь с расстояния, а ближе не подойти: толпа народа.

Ну так себе картина, как по мне. Зато зрителей вокруг немало. Молодой парень-экскурсовод гнусаво вещал про историю создания полотна. Шмыгал носом то ли из-за насморка, то ли от обилия чувств. ТётьДаша пристроилась к экскурсии, на халяву можно и послушать. А я сам к окну отошёл и только сейчас заметил, что в тени угла стоит… Ба! Моя старая знакомая, что мне в больничку апельсины передавала, но сама так и не заглянула.

Василиса Анатольевна Петропавлова стояла, облокотившись плечом о стену, и разговаривала по телефону через гарнитуру:

– Даная Рембрандтовна, вы меня поймите, я приму ваше заявление. Даже завизирую, у кого следует, но это же ничего не решит. У вас есть конструктивные предложения?

– Есть, милочка, есть, голубушка, – очень чётко услышал, как будто не Василиса по телефону болтала, а я. – Перерисовать моё тело! Есть же сейчас талантливые художники! Можно же сделать меня худее!

Я моргнул, вдохнул и медленно, не веря самому себе, перевёл взгляд на картину. Та толстуха, что только что неподвижно лежала на кровати, пришла в движение, уселась, отчего заколыхался весь её лишний вес, и, прикрывшись лишь слегка покрывалом, продолжила:

– Можно же сделать меня более современной, модной, худой и идущей в ногу со временем!

– Сейчас в моде бодипозитив, – возразила Василиса, не обращая на меня и на странности на картине никакого внимания. – Никто не смотрит на ваш лишний вес, и никто не упрекает, поверьте мне.

– Не поверю! – взвизгнула… эээ… картина? Я уставился на неё во все глаза, ущипнул себя за руку, но не проснулся. Поискал глазами тётьДашу, но она как ни в чём не бывало слушала сопливого экскурсовода. – Мужчины любят худышек! – тем временем не унималась женщина с картины.

– Да кто их поймёт, этих мужчин, – печально ответила Василиса.

– Молодой человек! Мужчина! Да, вы! – толстушка с картины посмотрела мне прямо в глаза, а я чуть от инфаркта не помер. Страшнее было только в палате, когда осьминог курил, но там это всё объяснялось побочкой от лекарств. А сейчас-то что?!

Даная Рембрандтовна начала допрос:

– Вот, вы любите каких женщин? Худеньких или в теле?

Василиса, переведя, наконец, на меня взгляд, хмыкнула, но не спешила разубеждать меня в безумии.

– Как этого зовут? – обратилась к ней картина.

– Клим. Клим… Иствуд, – ответила блондинка.

Вот, коза, даже фамилию мою не запомнила!

– Ооо, так вы наш? Заморский? Как приятно встретить истинного ценителя, – затараторила толстушка, переключая на меня внимание. – Так всё же вы каких женщин любите?