Я хотел было что-то у нее переспросить, чтобы убедиться в том, что не ошибся. Но не придумал вопроса.

Тоня курила. На светло-коричневом фильтре остался след темно-красной помады. Тоня затягивалась, обдавала мышьяком, аммиаком и никотином легкие, и освобождала облако дыма, который быстро уносила горячий воздух на улицу. Тоня кашляла, прикрывала рот бледной рукой, дрожавшей так, словно к каждому из пальцев подвели по шнуру с электричеством, и продолжала вновь.

– У тебя руки дрожат.

– И?

– Может, нам остановиться?

– Плевать. Плевать на остановки. Мне все равно.

Я убедился в своих опасениях – голос Тони изменился. Я спал, может, час, но голос ее был уже другой. Он был уже не просто монотонным и тихим. Теперь слова останавливались на середине горла, вырывались из отравленных никотином легких. Хриплый кашель окроплял губы невидимыми багровыми каплями, но я будто бы видел их на пыльной коже. Она въелась в Тоню, эта пыль, покрыла и кожу, и волосы ее, и даже ресницы.

Что-то в Тоне необратимо изменилось, а я, спавший всю ночь без задних ног, все не мог понять, что же именно.

– Тонь, давай остановимся. – сказал я вслух, а про себя добавил: – Пожалуйста, мне очень страшно, остановись!

– Я уже сказала, что не остановлюсь. Не нужно мне спать.

– Но тебе же тяжело вести всегда одной, – сказал я, аккуратно дотронувшись до Тониного локтя рукой – он оказался ледяным.

– Я могу не спать четыре дня, – серо ответила Тоня, сбросив пепел на серую дорогу механическим постукиванием бледного пальца по сигарете.

– Проверяла что ли?

– И не такое проверяла.

– Но нужно отдыхать!

– Нужно, но некогда, – бросила Тоня, затянулась вновь и закашлялась.

– Некогда… Зато врезаться в кого-то всегда время есть! А ты же уставшая, Тонь, все что угодно может произойти.

– Ты ворчишь как дама на пенсии, которой место в автобусе не уступили. Хватит бухтеть. Я спешу.

– Да куда ты так спешишь? Все тот же день!

Она зажала сигарету белоснежными и ровными зубами и постучала пальцем по экрану. Я проследил за ее движением.

На часах был уже следующий день.

– Господи, как я умудрился проспать целый день?!

«Да как я мог столько проспать? Да быть такого не может. Мой максимум – часов восемь, как так?! Что со мной случилось? И почему мы до сих пор едем? Должны уже по времени подъезжать к Москве!»

Тоня сняла очки, взглянула в правое боковое зеркало заднего вида. Глаза Тони покраснели, даже болотной гнили, так затягивавшей в свои сети, не разглядеть за варевом крови. И в самом деле совсем не спала.

– Почему ты не разбудила?

– Зачем будить?

– Это для нашего общего блага. Ты меня для этого и звала!

– Я звала, я и отозвала. Не забывайся, я здесь все-таки важнее тебя.

– Отозвала? Это… это как?

– Тебе полезно поспать. Должен поблагодарить.

Тоня достала из двери маленькую баночку. Я, даже имевший не очень хорошее зрение, смог разобрать буквы на упаковке. Вот только верить глазам совсем не хотелось.

– Что это? – спросил я с малой надеждой, что зрение все-таки обмануло.

Тоня на мгновение перевела на меня взгляд, оставив черный асфальт и холмы без присмотра.

– Снотворное. Не очень сильное и опасное, но вполне себе вырубающее человека часов на восемь. Я капнула тебе немного больше, чем нужно. Работает всегда отлично. Ты так сладко спал, что утром, когда начал просыпаться, пришлось дать еще немного, – будничным тоном сказала Тоня, будто бы зачитывала состав продукта на упаковке.

Несколько секунд я боялся дышать. Сердце заколотилось в ритме бегущего на скачках скакуна, а руки дрогнули словно подражая Тониным.

«Меня насильно напоили снотворным? Меня пытались усыпить? Может, совсем навсегда? Может, до Москвы? Да как так?» – мельтешили в голове мысли, а я боялся хвататься хотя бы за одну.