Она не могла отпустить руль. Побледнела.

Я боялся дышать.

Тоня дрожала. Быстро-быстро, если не присмотришься – не заметишь. То ли расплачется, то ли ударит, и неизвестно, что хуже. Взгляд бегал из стороны в сторону, словно что-то выискивая, а дыхание ее было таким рваным и хриплым, будто бы все выкуренные сигареты подействовали именно в это мгновение, обдав легкие ядом.

– Бездушная значит, – выдохнула она и облизнула темные губы, скривившиеся на секунду в безумную острую улыбку.

Фонари потухли. Весь свет исходил из Тониных глаз. Темных, жутких, из которых словно светил мне сам Ад.

– Тонь, я не это хотел сказать!

Тоня, как-то особенно рвано выдохнув, молниеносно схватила меня за локоть, сжала его так, что я еле сумел сдержать вскрик. Кажется, если прислушался, услышал бы хруст.

Не знаю, что случилось бы, не выпусти она локоть. Если бы в глазах ее что-то не потухло, если бы странный блеск их не исчез. Но когда взгляд стал прежним, безразличным и пустым, а не хищным, она выпустила меня так быстро, что я даже засомневался в том, что такие резкие движения человеку вообще подвластны.

Я смотрел на нее, но лицо Тони опять ничего не выражало.

– Не стоит оправдываться, жалко выглядит, – хрипло сказала Тоня, а руку, которую прежде так и держала на руле, опустила. Она повисла тряпкой.

– Тонь, да я чушь сморозил! – воскликнул я, боясь даже представить, на что способна Тоня в гневе.

– Ничего ты не сморозил. Первые слова всегда самые честные, – безразлично сказала она и повернулась ко мне, вновь облив меня холодной болотной водой мертвых глаз, припорошенных гнилой тиной, едва проглядывавшейся за кровью, и сказала, а голос ее прямо-таки сбивал с ног ледяным порывом спокойствия: – Ты совершенно прав. Я не должна была опаивать тебя снотворным. Хотел остановить машину? Пожалуйста, мы стоим. Предлагаю тебе выбор: сейчас я отдаю деньги, которые ты давал на бензин, а ты вполне можешь сейчас же забрать свои вещи и выйти из машины. Автостопом доберешься до Москвы, а там – устроишься как-нибудь. Судьба поможет. Предложение действительно пять минут. Другого шанса покинуть эту машину у тебя не будет. Думай.

И она отвернулась, будто бы предоставив мне возможность побыть с собой наедине, но на самом деле Тони в тот миг стало еще больше.

В такой важный, судьбоносный момент, когда решалось абсолютно все, в голове моей тикали часы.

Я покрылся мокрой пленкой страха. Думал, судорожно цепляясь за каждый довод пальцами и выпуская их, не в силах поймать.

И кто меня за язык дернул? Кто пробудил во мне орущего, негодующего Диму? Я ведь не такой, совсем не такой. Я никогда голос не повышал. Зачем нужно было кричать на Тоню? Чувство самосохранения пробудилось? Но отчего-то оно не проснулось в тот день, когда я решил поехать с ней в Москву. Меня не испугала даже ее загадочность, напротив, я из-за этого и поехал. Эти странности и понравились. Понравились настолько, что от Тониного взгляда по телу разбегались мурашки нетерпения, а глаза не могли оторваться от созерцания пугающей загробной красоты. А я сейчас испугался какого-то снотворного? Да, пусть оно и могло мне навредить. Но чего я ожидал? Человеческого?

Странный человек совершает странные поступки. Ничего ведь необычного.

Или дело было даже не в снотворном. Я, наверное, в тот момент только понял, что с Тоней что-то не так. Что-то в ее взгляде что-то не так. Что-то двигало Тоней. Что-то, что понять невозможно, но что являло себя миру постоянно, не боясь даже разоблачения, настолько хорошо пряталось. Да, она странная. Но странности тоже бывают объяснимы.