– Ни фига себе, Лозовая, вот тебе и мышь ботаническая, – сказал Борисченко, присвистнув. – Слышь, Дэн, а я думал, ты гонишь.

– Заткнись, Лёха, – сквозь зубы бросил я.

Платье у неё было оранжево-коричневое, цвета осенних листьев, как свитер, в котором она сидела тогда в кафе. Может быть, это был её любимый цвет, а может, опять постаралась Мамель, подбирая каждой девочке наряд к лицу. От плеча до подола вниз спускалась золотая вышивка, шарф прикрывал плечи и шею. Она была вся прозрачная, золотая, словно феи на нашей ёлке.

Аня кивнула мне и подошла к Гогаве. Было слышно, как наверху, в зале, началось выступление первых школ-конкурсантов. Мы выходили четвёртыми. Мамель сбегала наверх оценить обстановку.

– Ничего, – сказала, – сороковая школа хорошо оттанцевала, скорее всего, будут вторыми. Пятая идет за нами – у них однозначно первое место. Больше серьёзных конкурентов у нас нет. Нам можно спокойно рассчитывать на третье-четвёртое.

Аня поднималась рядом, едва касаясь моей руки. Наш выход помню, как во сне. Мы произвели впечатление, кажется: зрители захлопали, одобрительно зашумели. Оттанцевали полонез. Вроде никто не споткнулся и не запутался. Встали в позицию для вальса. Аня вдруг на один миг подняла на меня глаза. Казалось, мы закружились в невесомости, потеряв контроль над телами. Я очнулся уже за колоннами. Оттуда мы могли посмотреть выступление остальных школ. Мамель бегала между нами, повторяла:

– Молодцы, молодцы!

Пятая гимназия была на высоте. Они выбрали рок-н-ролл вторым танцем. Полонез их девочки танцевали в длинных пышных нарядах, а на рок-н-ролл вдруг скинули верхние пачки и остались в коротеньких юбочках с бахромой. Выплясывали так, что ноги выше ушей задирались, мы все хлопали и орали от восторга и радости, что всё страшное позади. После конкурса нас попросили подождать наверху, у гримёрок.

Мамель велела нам не разбредаться, но мы всё равно разбрелись. Я постоял у переодевалок, надеясь, что перехвачу Аню и мы поговорим, но от тусклого света и шума голосов немного заболела голова. С чердака тянуло морозным воздухом с душком сигаретного дыма. Там уже бродило несколько ребят из гимназии, кто-то слушал музыку на мобильнике, искажённый звук разносился залихватским эхом. Я услышал знакомые голоса справа от лестницы, заглянул в приоткрытую дверь. У окна стояли Скобцева, Гогава и Аня в своих бальных платьях и шарфиках. Кто-то умудрился открыть перекошенную форточку в высоком сводчатом окне, и Славка курила, стряхивая пепел на грязный подоконник.

Я зашёл, стараясь не сильно коситься на Аню, и сказал Скобцевой:

– Ты что, очумела? Моя Мамель дуба даст, если ты платье прожжёшь! Знаешь, сколько оно стоит?

– Да Дэн! – сказала Славка. – Я же очень осторожно! Ну всё, всё, тушу. Просто перетряслась вся, до сих пор типает.

– Ну да, – признался я, меня тоже немного потряхивало, но уже не от пережитого волнения. – Зато красиво выступили. Я у Чижа смотрел на камере.

– Да? – оживилась Славка. – Я тоже хочу позырить.

Позвала Софу. Гогава, подойдя ближе, внимательно посмотрела мне в лицо и глазами указала на Аню. Софа и Славка быстро вышли, перемигиваясь, Аня пошла следом за ними, прошла мимо меня, и я схватил её за запястье.

Наши руки натянулись, как тетива, и Аня замерла, не оборачиваясь.

– Дэн, – проговорила, – не надо.

– Почему? – спросил я, немного приободрившись от того, что она меня сразу не послала. – Я что, не имею права ничего сказать в своё оправдание?

– А не надо оправдываться, – сказала Аня, – смысл в этом какой?

Я немного растерялся и сказал:

– Как какой? Я же не хочу, чтобы ты меня подлецом считала.