Мы с Энком прощаемся с нашим новым знакомым и медленно проходим через ржавые покосившиеся ворота. Несмотря на разгар лета, здесь, кажется, властвует вечная осень – деревья чахлы и беспомощны, трава жухлая и редкая, а дом…Дом выглядит на все двадцать лет своего запустения. Огромный, страшный, как после бомбежки, зияя пустыми глазницами окон, он будто сам источает темноту, и эта серость расползается от его облупившихся кирпичных стен мрачным туманом.

Энк прячется за меня, прижимается к ногам.

— Ничего, ничего, малыш, все еще наладится! — фальшивлю я и иду вперед. Дверь не сразу, по поддается, скрипит и выглядит так, будто прямо сейчас развалится. В доме невероятно темно и пыльно, пахнет застарелыми тряпками и чем-то еще, совсем не понятным.

— Познакомься с нашим домом, тут мы и будем жить! — мой голос опадает сухими листиками на деревянный паркетный пол.

— С чего бы это? — говорит кто-то сбоку, сверкая во тьме желтыми глазами.

От страха подпрыгиваю и визжу, хватая Энка на руки.

— Убирайтесь отсюда, пока я вас не пристрелил.

Незнакомец делает шаг вперед, и я обмираю от страха – он просто огромен, выше меня на три головы, широк в плечах, а шаг тяжелый и грузный. Он весь будто слеплен из мрака и ночи – черная одежда, черные волосы, жуткая борода, а взгляд…Глаза бешенного животного, дикого зверя, готового к броску.

— Я – хозяин этого дома. И жить тут буду один!

2. Глава 2

— Я – хозяин этого дома. И жить тут буду один!

Первый испуг от неожиданного появления человека сходит также быстро, как и появился, но теперь в душе расправляет свои кожаные крылья страх совсем другого рода. Я одна с сыном в темном явно заброшенном доме с диким незнакомцем, глаза которого горят яростью, голодом, и кажется, что еще чуть-чуть, и он просто переломит нас с Энком пополам своими огромными ручищами, даже не прилагая к этому никаких усилий.

Мужчина встает в двух шагах от меня и складывает руки на могучей груди, которая высоко и часто вздымается. Он смотрит пристально, расстреливая на месте черными глазами, в которых отчего-то плещется желтое звериное золото, вызывая иррациональное желание подойти поближе и всмотреться в его блеск. Поймав мой интерес, мужчина тут же прищуривается, и золото, блеснув хвостом, пропадает в глубине мрачных колодезных дыр.

— У меня есть документы, — прижимая сына крепче, чтобы он не испугался, дышал ровно и спокойно, говорю этому захватчику, но он только хмыкает, и эта гримаса невероятно злит.

— Подотрись своими документами, — поводит он плечом и заводит одну руку за спину. Я тут же прижимаю голову малыша к своему плечу, чтобы тот не испугался этой грозной демонстрации силы и мощи, которая волнами исходит от мужчины.

— Хозяйка Кивайдина – я. Вам лучше уехать, — странно, но мой голос совсем не дрожит, в отличие от поджилок.

Он без слов делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами, и выводит руку вперед. Я замираю. Совершенно точно в его руках – оружие. Большой пистолет, такой же тяжелый и опасный, как и его хозяин. Бородач ухмыляется, правильно оценив мою реакцию.

— Плевать. Считаю до трех.

Я отшатываюсь.

О небо! Восемь часов мы с сыном летели в самолете, трое суток добирались до этого места на попутках, тщательно заметая следы, чтобы не оставить ни единого упоминания о себе никому, кто может пойти следом, и все это ради того, чтобы, как только мы окажемся у цели, нас расстрелял какой-то грабитель?

— О том, что мы здесь, знает много людей, нас будут искать, — делая шаг назад, вру твердо, но ему хоть бы что.

— Три…

— Вас сразу найдут и посадят в тюрьму, с отягчающими, потому что ребенок – не совершеннолетний, — язык распух и еле ворочается во рту, но я стараюсь давить интонацией, цепенея под дулом пистолета, который избрал своей мишенью мой лоб.