Захар в тот две тысячи десятый год поехал к маме на могилку второй раз. В первый его приезд, пятнадцатого мая, на ее день рождения, несколько рабочих установили на высоком холме памятник – который Захар представлял в своем воображении долгих девять лет – мраморный изящный ангел, смотрящий в сторону моря.

И теперь тридцатого июня, в жаркий летний полдень, Захар шел с охапкой любимых маминых ирисов и волновался, что сейчас вновь увидеть мраморного ангела, так похожего на нее!

Он взошел на холм и остановился в пяти шагах от могилы матери…

Руки разжались, и цветы упали на землю. Около ее могилы сидел Он! И гладил руку, придерживающую складки платья! Хрипло, путано повторял: «Назиля, Назиля…прости меня…прости…мне так плохо без тебя, Назиля!»

– Что ты здесь делаешь?! – Захар не мог двинуться и одновременно чувствовал, как внутри него всё разрывается.

Отец вздрогнул, и повернул к нему лицо.

Видно было, что он сидел здесь давно, щеки его влажно блестели, пыль местами прилипла к невысохшим дорожкам слез, глаза его были такими пустыми, и весь он был таким жалким и сгорбившимся, что Захар разжал кулаки, и тихо произнес:

– Зачем приехал сюда?

Отец встал с колен и ответил:

– Мне плохо без нее, сын.

Захар больше не удерживал себя, всё, что копилось внутри долгие десять лет, со смерти матери, вырвалось наружу, как пламя:

– Да?! Так тебе и надо! Ты! Ты убил её! Я всё слышал! Ты предал ее с рыжей сукой! И она не вынесла этого! Ты подонок!

Захар стоял напротив отца на пыльной тропинке со сверкающими глазами, руки опять сжались в кулаки. Отец подошел очень близко к нему и прошелестел:

– Бей.

Захар натянулся как струна, замахнулся!

Но тут же опустил руку.

Внезапная слабость наполнила тело, все, что он носил в себе десять лет, вырвалось наружу. Легче стало лишь на мгновение, а потом опять… как тогда, в детстве, внутрь него будто заливалась вода, и он видел отца, как бы через толщу серой воды!

Плечи отца съежились, он уменьшился размером и из высокого и статного Дамира, вдруг сделался маленьким и пустым. Отец прошептал:

– Теперь я понял, почему ты меня ненавидишь, сын. Ты прав, своим поступком я убил её.

Захару не хотелось его слушать, но он слышал, внезапно ослабевший голос отца:

– Я любил мою Назилю, больше себя, больше всех на свете. Но знаешь, сын, в жизни иногда приходят соблазны, и я поддался. А потом, не смог уже оставить Регину – у меня родился еще один сын – твой брат Рамиль. Мне приходилось обманывать твою маму, и я думал, что это никогда не раскроется! Но я ошибался…, и я до сих пор не понимаю, как Назиля узнала….

Захар, будто пробираясь через толщу воды, открывал рот, и сам не верил, что он это говорит:

– Не понимаешь?! А очень просто! Рыжая стерва сама рассказала мне, как написала записку, адресованную маме, и положила в твой карман, а ты и не заметил! А мама, когда собирала твой костюм в химчистку, наткнулась на это послание. Ты помнишь? Как она лежала в дверном проеме? На полу? Помнишь? Ее сердце не выдержало твоего соблазна! Тварь! И вон отсюда! Я больше никогда не хочу тебя здесь видеть! Слышишь?! Никогда больше не приходи к ней!

– Может быть, когда– нибудь ты поймешь меня, – тихо произнес отец.

Но Захар не слушал его, он дышал широко открытым ртом, и чьи– то невидимые руки, сжимавшие горло, отпустили! Он не смотрел вслед высокой, сгорбленной фигуре отца, который шатко, качаясь из стороны в сторону, сделал несколько шагов. И… упал.

Упал тихо, будто не был под два метра ростом, будто сжался совсем и пожух.

Захар оглянулся! И в мгновенье оказался около отца!