Ноги Кончита имела изрядно длинные, но не сказать, чтобы особо тонкие, гладкие и совсем не загорелые, и ноги эти теперь переплетались одна с другой совершенно анатомически невозможным образом.
– Э-у, Папа! – повторила Кончита и улыбнулась вполне благожелательно. – С приездом! Как дела?
Выдержал паузу и глотнул из стакана… И сразу поперхнулся. Какая, к дьяволу, «Белая лошадь»! Нацедили в импортную бутылку паршивейшего картофельного самогона и так это пойло в импортной бутылке на этажерку и поставили. Кое-как проглотив смесь нитратного самогона с пастеризованным апельсиновым соком и проморгав выступившие слёзы, он попытался сохранить на лице выражение спокойного достоинства. Так о чём это мы?.. Ах, ну да – амур, жуир, тужур…
– От… – вместо зазывно-эротических хрипловатых вибраций из горла вырвался придушенный фальцет. Прокашлялся и начал снова: – Дела отлично! Просто лучше не придумаешь!
Ничего умнее в голову не лезло. Ну и ладно: ни к чему не обязывающая болтовня.
Взмахнув ресницами, Кончита видом изобразила удовлетворение от услышанного. И даже, не расплетая ног, приподнялась на ступеньке и честно попыталась изобразить нечто, похожее на книксен.
– Смотрю: кто это идёт мимо незнакомый? А это не незнакомый, это Папа приехал!..
Девушка лучилась радостью, словно повстречала друга или, во всяком случае, доброго знакомого. Но он-то однозначно видел барышню впервые.
– В этой стране все девушки столь же воинственны и прекрасны?
– Да полно тебе, Папа, насмехаться-то! Это же я, Кончита!..
– Вовсе даже я не насмехаюсь, прекрасная Кончита. Совсем наоборот…
– Ой, не могу, Папа! Всё такой же приколист… Надолго к нам? Или как обычно, – Кончита вздохнула с деланной грустью, – оттянуться по-быстренькому и обратно в Штаты?
– Надолго-надолго! Вот те крест! – шутовски перекрестился.
Кончита рассмеялась. Смех у неё был славный – не натянутый.
Стремительная тень на миг закрыла солнце, и сверху обрушился грохот авиационного мотора. Они вместе проводили взглядами «кукурузник» в пятнах камуфляжной раскраски.
– Контролируют?
– Охраняют… – со значением поправила Кончита. Потом снова блеснула зубами, оттолкнулась ладонями от досок и легко поднялась на ноги. – Та што ж мы на пороге-то?.. Пройдёмте в хату, пане-добродию! Милости просим!..
Значит, считается, что они уже знакомы. Ладно, это упрощает… Наклонив голову, шагнул за порог. В сумраке сеней Кончита закинула локти ему на шею. Зрачки её тут же уплыли под верхние веки, и в полумраке мерцали теперь только узкие полумесяцы белков. Показавшиеся очень горячими губы – не то что влажные, мокрые, слюнявые! – коснулись его губ и сразу двинулись ниже, к впадине у основания шеи. Потом ниже. По пути следования губ Кончита задерживалась и оставляла синяки-засосы. Мысль, что засосы останутся надолго и их потом смогут увидеть посторонние, омрачила, и он отогнал мысль как несвоевременную. Народная героиня опустилась на корточки…
Звякнул металл, и в полумраке блеснула отточенная сталь.
Погибель разящая!
В-ж-ж-ж-ик…
Как он отпрянул! Бритвенно заточенный крестьянский серп лишь самую малость не достал и не снёс из расстёгнутой «молнии».
– Ты чего, ты с ума сбрендила?! Да стой ты, в самом деле!.. Дура!.. Перестань!..
Выставленными ладонями, как сумел, отпихнул от себя рехнувшуюся валькирию с серпом, уронив при этом стакан с остатками самогонного коктейля. Стакан упал и разбился.
Промахнувшись, Кончита не обескуражилась неудачей и снова и снова махала своим ужасным орудием.