Тот же парень, продолжая комкать шляпу, заговорщически подмигнул:

– Ну, это ничего… Это не с вами первым…

– Она что, всегда такая едранутая?

– Не то чтобы всегда, но часто, – хитро прищурился парень. – Кончита у нас феминистка. Сражается за половое равноправие. Характер! Хуан, – парень кивнул в сторону чернокожего мачо, – и тот не всегда справляется!

Настоящий чёрный негр, не мулат, не сувенир из Африки комсомолкам с ткацких фабрик. Чёрный, как безлунная ночь и меланхолия. «Обликом чёрен и прекрасен…» Вместо того чтобы вступить в разговор, Хуан пододвинул к себе аккордеон, растянул меха, пробежался по клавишам и зарокотал тягучим баритоном на мотив довоенной «Кукарачи»:

Зачем убегаешь? Зачем убегаешь?

Постой-постой-постой-постой!..

Моя красотка, меня ты знаешь,

Я демон ночи, я твой герой!

Вдалеке над кукурузным полем снова появился давешний самолётик- биплан. Сделал круг, и с той стороны донеслить пулемётные очереди: та-та-та… Потом снова: та-та-та… Снизу, с кукурузного поля, самолёту отвечали вразнобой. Хлопки выстрелов звучали приглушенно: далеко. Из кукурузы стреляли короткими очередями и – более гулко и редко – одиночными.

Другой крестьянский парень, рыжеватый, но, несмотря на рыжеватость, смахивающий на индейца, с отсутствующим передним зубом, прошепелявил, словно читал по бумажке:

– Корова-то единственная была, а увели, лиходеи!.. Попробовал не давать – как хряснули в грудь! – похожий на индейца потёр рукой по грудной клетке. – Во, до сих пор болит! И кровью харкаю… Ты, говорят, правый уклонист. Которые против интеграции в мировое сообщество… Скорее бы уж переловили!..

Стоявшие возбуждённо загалдели.

– Чуть вечер, тут как тут, – подхватил другой. – Являются: то то им дай, то это им дай!.. Нахапают самого ценного, заместо денег расписку сунут: дескать, при народной власти взад всё получишь в тройном размере, и назад в кукурузу ховаться. А что мне ихняя расписка! – говоривший кипел возмущением. – А не дашь – тотчас рукоприкладство! Или к стенке грозятся. Ты, мол, есть контра недобитая…

– Цены-то какие, а? Ведь что ни день – дорожает. Ни вздохнуть, ни пёрнуть, а ещё эти, бородатые, на нашу голову!.. Как их… Барбудос! – возмущённо загалдели собравшиеся.

– И всё нездешние, городские!.. Понаехали, понимаешь ли!.. Студиозы, мать их за ногу да головой об стенку!.. Телегенты очкастые! Давить засранцев следует компетентным органам!.. – прокричали из-за спин с надрывом.

– Хиппари бессовестные! Тунеядцы патлатые!..

– Поймали Кривого Гомеса, затащили в кукурузу, – вступил в беседу ещё один молодой крестьянин, до того помалкивавший, – к столбу привязали и висеть оставили. Гомес уж так просился, чтоб отпустили, так просился… Да куда там!.. – говоривший безнадёжно махнул рукой. – Кулаком объявили Гомеса, классово вредным элементом. Мироедом. Гомес потом уже и проситься не мог, хрипел только. Похрипел-похрипел, да вскорости и помер. А снимать не велели…

– Так всемерно поддержим государственные органы правопорядка в ихней нелёгкой борьбе с коварными врагами народа и нашего обожаемого президента Фульхенсио Батисты!.. – не унимался голос с надрывом.

– Че у барбудос главный заводила! Неформальный лидер! От него все беды, от Че ентого проклятого! Это Че народ мутит супротив законной власти! В смысле, супротив сеньора президента…

– Та хай бы ён сказиуся, той Че, смутьян бисов!

Чернокожий Хуан, меланхолично перебиравший клавиши аккордеона и никакого, казалось, внимания не обращавший на собравшихся аграриев, презрительно сплюнул в песок:

– Деревенщина неотёсанная! Одно слово, колхоз «Победа»! Да если бы не Че, давно бы в заднице сидели с коллективной собственностью на средства производства!.. В городе бизнес налогами обложили, а сюда не заглядывают. Так, для галочки по преимуществу…