За снижение темпов научно-технического прогресса и науки ратует Римский клуб, агитируя за то, чтобы «рост был равен нулю», это будет препятствовать появлению новых технологий, а значит – и новых биоэтических проблем. В этих условиях набирают силу многочисленные экологические движения. Еще не забыты скандалы, связанные, например, с диагностикой пороков развития у новорожденных, вызванных талидомидом (1950), или с интоксикацией и отравлением диоксином (война во Вьетнаме, Ниагарский водопад, Севесо). У людей появляются опасения и даже страх по поводу бесконтрольности технического прогресса. Как не стать жертвой этого самого прогресса? Все чаще звучит призыв «вернуться к природе»[129].

Вполне очевидно, что в XXI в. не может идти речь о прекращении научных исследований – это все равно уже неосуществимо, – можно говорить о своевременном социальном контроле вновь разработанных методов ещё на экспериментальной стадии, чтобы предотвратить их использование как предмета коммерции.

В начале XX в. А. Пуанкаре (1910) считал нелепой даже мысль о том, что правительства и парламенты различных государств могут принимать компетентные решения по вопросам научных исследований. Он был убежден: «Следует руководствоваться своей совестью; любое правовое вмешательство будет неуместно и несколько нелепо»[130]. XXI в. все изменил: обсуждается, например, идея об учреждении научного трибунала для урегулирования спорных вопросов; идет дискуссия по поводу разработки свода законов для научных исследований, о запрете финансирования и публикации результатов исследований в том случае, если они получены с помощью средств, вызывающих сомнения с точки зрения нравственной чистоты.

Известная фраза Рамсея: «Мы сами себе должны закрыть доступ к знанию, на восприятие которого у нас не хватает нравственности»[131], сказанная на Нюрнбергском процессе, наилучшим образом характеризует состояние дел сейчас. Однако кто определит, какие именно это знания, и кто или что будет мерилом этого ощущения достатка нравственности?

В биоэтике уже сформулированы новые этические принципы и правила, регулирующие деятельность ученого и клинициста-практика. Соединение ценностей объективного знания и универсальных духовных ценностей человеческой культуры, где человек – цель, а не средство развития науки и общества, – вот общее правило биоэтики. В российском и зарубежном социокультурном пространстве общеизвестна система американских ученых Т. Л. Бошама и Дж. Ф. Чайлдресса, которая состоит из четырех взаимосвязанных принципов: автономия (respect for autonomy); «не навреди» (nonmaleficence); благодеяние (beneficence); справедливость (justice). Дополнительные правила (требования) – правдивость (veracity), приватность (privacy), конфиденциальность (confidentiality), верность (fidelity), информированное согласие (informed consent)[132].

«Система четырех принципов»[133] Т. Л. Бошама и Дж. Ф. Чайлдресса продолжает вызывать споры по поводу своей универсальности. Возобновляются дискуссии о правомерности ее распространения в странах Европы и практическом применении в международных документах и кодексах. Однако многие исследователи не отрицают системный подход в решении теоретических и практических задач медицины и здравоохранения.

Общественные явления, взаимоотношения, социальные динамические процессы в социологии обычно анализируются в рамках двух традиционных парадигм: прикладной эмпирической и глобальной теоретической. Первая через прикладные социологические исследования проводит анализ общественного мнения, характеризуя демографические, социально-экономические и социально-политические черты общественных явлений. Объект таких исследований – социальный факт (или система социальных фактов), а метод – все то, что может характеризовать социальный факт: описание, экспликация, анализ, сравнение, пояснительная аналогия, сопоставление, усреднение, выборка и т. д. Результатом такого исследования становится трансформация социального факта в показатели социальной статистики, которые дают надежный, достаточно объективный, но вместе с тем поверхностный срез исследуемого общественного явления. При этом объективность и достоверность в прикладном практическом смысле не исключают однобокости результатов или субъективности при определении исследовательских установок, а порой и просто чьего-либо заказа. Прикладная эмпирическая парадигма не показывает сущности общественного явления. Вторая парадигма уходит своими корнями в теорию и методологию исторического материализма. Ее консервативность, абстрактная отвлеченность описывает все явления через вектор отношений общественного бытия и общественного сознания, общественной психологии и общественной идеологии, базиса и надстройки и т. п. Стереотип «готового знания» требует лишь подтверждения основных принципов «единственно верной теории» новым эмпирическим материалом. Поэтому данная парадигма не дает приращения нового знания об обществе