Веничка ГЕТЕ. Так выпьем за тайного советника Иоганна Вольфганга фон Гете.

Все поднимают стаканы. Звон бокалов.

Она. Как хорошо, что все мы такие развитые. У нас тут прямо как у Тургенева! Давайте, как у Тургенева… про любовь…

Женщина. Вы имеете в виду Ивана Тургенева?

Она. Да, я имею в виду Ивана Тургенева, орловского дворянина.

Веничка Гете подает ей руку. Она «спрыгивает с поезда» и оказывается на поляне, усеянной цветами.

Она. Один приятель был у меня, я его никогда не забуду. Он и всегда-то был какой-то одержимый, а тут не иначе как бес в него вошел. Он помешался – знаете на ком? На Ольге Эрдели, прославленной советской арфистке. Может быть, Вера Дулова тоже прославленная арфистка. Но он помешался именно на Эрдели. И ни разу-то он ее в жизни не видел, а только слышал по радио, как она бренчит на арфе, – а вот поди ж ты, помешался… Помешался и лежит. Не работает, не учится, не курит, не пьет, с постели не встает, девушек не любит и в окошко не высовывается… Подай ему Ольгу Эрдели, и весь тут сказ. Наслажусь, мол, арфисткой Ольгой Эрдели и только тогда – воскресюсь: встану с постели, буду работать и учиться, буду пить и курить и высунусь в окошко. Мы ему говорим:

– Ну зачем тебе именно Эрдели? Возьми Веру Дулову вместо Эрдели. Вера Дулова играет прекрасно!

А он:

– Подавитесь вы своей Верой Дуловой! В гробу я видел вашу Веру Дулову! Я с вашей Верой Дуловой и. ать рядом не сяду! Конечно, если вы хотите, чтобы я ее, вашу Веру Дулову, удавил струною от арфы, – тогда, пожалуйста, волоките. Я ее удавлю.

Ну что делать? Малый совсем вымирает, надо его спасать. А тут мне встречается бабонька, не так чтоб очень старая, но уже пьяная-пьяная. «Ррупь мне дай, – говорит. – Дай мне ррупь!» И тут-то меня осенило. Я дал ей рупь и все ей объяснил, она оказалась понятливей Эрдели. А для пущей убедительности я заставил ее взять с собой балалайку. И вот – поволок я ее к моему приятелю. Вошли: он все лежит и тоскует. Я ему сначала кинул балалайку, прямо с порога. А потом швырнул ему в лицо этой Ольгой, в него запустил… «Вот она – Эрдели! Не веришь – спроси!»

А наутро смотрю: открылось окошко, он в него высунулся и потихоньку закурил. Потом – потихоньку заработал, заучился, запил… И стал человек как человек.

Женщина. Это и все, что ли? Да где же тут Тургенев? Мы же договорились, как у Ивана Тургенева! А тут черт знает, что такое!

Веничка. О, как тяжело писать о любви, особенно во Франции.

Веничка. Хочу учиться на бакалавра.

Она РЕКТОР. А ты кто такой?

Веничка. Я бывший тайный советник Иоганн фон Гете.

Она РЕКТОР. Не слыхал. Но если ты хочешь учиться на бакалавра – тебе должно быть что-нибудь присуще как феномену. А что тебе как феномену присуще?

Веничка. Ну что мне как феномену может быть присуще? Я ведь сирота.

Она РЕКТОР. Из Сибири?

Веничка. Из Сибири.

Она РЕКТОР. Ну, раз из Сибири, в таком случае хоть психике твоей да ведь должно быть что-нибудь присуще? А психике твоей – что присуще?

Веничка (подумав). Мне как феномену присущ самовозрастающий Логос.

Она РЕКТОР (дает Веничке по шее). Дурак ты, а ни какой не Гете – Логос! Вон, вон, Ерофеев, из нашей Сорбонны!

Веничка. Что же мне оставалось делать, как не идти в Париж!

Веничка. Иду в сторону Нотр-Дама, иду и удивляюсь: кругом одни бардаки. Стоит только Эйфелева башня, а на ней генерал де Голль, ест каштаны и смотрит в бинокль во все четыре стороны. А какой смысл смотреть, если во всех четырех сторонах бардаки! И среди них одна только кристальная Слеза Комсомолки, к которой я еще вернусь. А по бульварам ходить там нет никакой возможности. Все снуют из бардака в клинику, и из клиники опять в бардак. И кругом столько трипперу, что дышать трудно. Я как-то выпил и пошел по Елисейским полям – а кругом столько трипперу, что ноги передвигаешь с трудом. Вижу двое знакомых – она и он, оба жуют каштаны и оба старцы. Где я их видел? В газетах? Не помню. Короче, узнал: это Луи Арагон и Эльза Триоле. Интересно, откуда они идут: из клиники в бардак или из бардака в клинику?