В реве прибоя различается клацание сталкивающихся камешков, влекомых полупрозрачными волнами. Дети всех возрастов с посиневшими от переохлаждения губами неустанно окунаются в волны, не обращая внимания на родительские угрозы типа «Утонешь – убью!». Те, кому больше десяти, к которым принадлежу и я, носят взрослые облегающие купальники и плавки, оставляющие резкую границу загара (чем резче – тем лучше). Те же, кому десяти еще нет, облачены только в трусики; зачатки грудей девочек на разных стадиях развития открыты солнцу, поскольку это «полезно для здоровья». Ни у кого из девочек они не начинаются с боков, что ставит под сомнение Сережины байки про Надю. Да и существует ли он вообще (думаю я) этот сказочный потайной глазок, через который он якобы наблюдал женскую раздевалку?

Юля смотрит на Витю тем самым взглядом. Пускай она и не складывает губки бантиком, как Надя, но сути это не меняет. Мне пятнадцать, но я уже неплохо научился разбираться в механике этого явления.

Примерно так: Юля садится на топчан боком к Вите, опускает подбородок и смотрит на него из-под своей великолепной соломенной шляпы, которой гордилась бы сама Софи Лорен. Она одаряет его загадочной улыбкой изысканной женщины, кандидата наук. Я уже достаточно взрослый, чтобы различить дам с ученой степенью.

Посылая Вите этот взгляд, Юля еще время от времени меняет позу, причем так, что ни ее кавалер, ни я не можем на нее непроизвольно не глазеть. Вот она выпрямляет спину, пристально смотря на свою не самую юную грудь, полускрытую от нас бирюзовым купальником в синих ирисах, окруживших оранжевый экзотический цветок. Мы с Виктором завороженно следуем за ее взглядом и утыкаемся глазами в этот самый цветок. Это потому что открыто рассматривать Юлино декольте в иной ситуации было бы неприлично. Потом Юля медленно-медленно сгибает свою вытянутую левую ногу и выпрямляет согнутую правую; послушно, Виктор и я переводим взгляд на ее ноги. Через некоторое время этот маневр повторяется в обратном порядке, а затем Юля снова любуется своей грудью. Оторваться от этого элегантного представления невозможною.

На Витю она действует, как гипноз, а мой интерес гораздо неоднозначнее. К чарам Юли я, честное слово, решительно безразличен. Мое любопытство к ней скорее художественное, поскольку с недавнего времени в каждом человеке, включая рафинированную Юлю, я вижу мишень для возможной засады с фотоаппаратом.

Юлия замужем, Витя женат (размышляю я, наблюдая за ничего не подозревающей парочкой-мишенью). Мои родители, близкие друзья Юли и ее мужа Арона, высокорослого крепкого весельчака, увидав признаки ее измены, ролью молчаливых наблюдателей никак бы не ограничились. Я живо представляю себе крики гневного Арона, рыдания нашей лже-Софи Лорен и обоюдное битье посуды – все, как в итальянских фильмах. Мысли эти я от себя гоню. Нет-нет, у Юли с Витей просто завязывается дружба, больше ничего, а там посмотрим.

«Вить, передай мне книжку, пожалуйста», – мелодично говорит Юля, чаруя своего ухажера не только взглядом и позой, но и голосом. Витя слушает свою «Спидолу», дефицитное портативное радио производства идеологически ненадежной Латвии, покуда его дочка в трусиках плещется в море. Глубокий голос Юли звучит ниже обычного, в нем слышится как бы мурлыканье, и он напоминает мне достопамятную Bésame Mucho в женском исполнении. Почувствовав, что действие приближается к апогею и складывается в мишень, я извлекаю из-под пляжной сумки спрятанный там фотоаппарат.

Не глядя в видоискатель, я нацеливаю камеру на Юлю и выжидаю идеального момента. Я слежу, как загипнотизированный Витя опускает свое радио и смотрит на Юлю. Я провожаю взглядом, как он, окончательно завороженный, встает, придвигается поближе к ней. Я вижу, как Виктор достает книгу из пляжного полотенца и, словно лунатик, склоняется к Юле. Взяв у него книжку, она встречает его взгляд. Остановив мгновение, я и нажимаю на курок.