19

Сегодня вечером Юля и Виктор придут к нам на балкон океанского лайнера «Творчество» послушать концерт знаменитой эстрадной певицы родом из Польши. Элегантная, тоненькая звезда мне нравится: она похожа на темноволосую польскую версию француженки Милен. Впрочем, и Польша, и Франция – места чужие и недоступные, что в Москве, что здесь, среди олеандров и магнолий. Одно слово – заграница.

У прекрасной француженки-полячки поразительно низкий голос, однако не хриплый и страстный, как у Юлии, или у исполнителя Bésame Mucho, а бархатистый, мягкий и даже беззащитный. Я в полном от него восхищении и жду не дождусь этого концерта. Заняв места, я сбегаю с балкона по пяти лестничным пролетам, перепрыгивая через две, a то и три ступеньки.

Пытаясь отдышаться, я бреду домой по кипарисовым аллеям ботанического сада, невольно читая непонятные, но завораживающие латинские названия экзотических растений на табличках. Солнце светит так сильно, что тень в саду кажется еще гуще, и когда, ослепленный, я захожу в тенистый участок аллеи, то не сразу вижу, как Юля с Витей целуются на садовой скамейке рядом с его замечательным транзисторным приемником. У меня все еще имеется возможность отступить на безопасное расстояние незамеченным! Подглядывая за парочкой, я с грустью обнаруживаю, что целуются они неумело, даже как-то по-детски, не то что Жан Маре и Милен – и тут же ретируюсь, размышляя об уникальных особенностях Юлиной морали.

Я прихожу на балкон заранее, а родители припаздывают. И внизу, и на балконе куда меньше публики, чем на выступлении сладострастного певца в черном смокинге. Свет гаснет, снова загорается, и хрупкая певица начинает с легким акцентом исполнять мою любимую песню про лето. Слова, понятно, дурацкие, но голос, ах, какой голос, полный такой сладкой тоски, что хочется погрузиться в нее и уплыть неведомо куда.

Ты со мною, ты рядом со мною,
И любовь бесконечна, как море,
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день поет прибой!

Этот голос зачаровывает меня не меньше, чем утренние взгляды и позы Юли. Жалко, что на самой середине песни рядом начинают рассаживаться мои родители и Юля с Виктором. Юлино платье еще искуснее, чем обычно, скрывает недостатки ее фигуры. Теперь слева на меня накатывает запах маминых цветочных духов, а справа – мускусное благоухание, исходящее от ее подруги. Безуcпешно пытаясь вернуть рассеянные чары, я продолжаю слушать.

Прозрачное небо над нами,
И чайки кричат над волнами,
Кричат, что рядом будем мы всегда,
Словно небо и вода.

Когда песня кончается, публика внизу разражается неистовыми аплодисментами, а окружающие меня избранные сохраняют олимпийское спокойствие, зная, что звуки их рукоплесканий все равно не донеслись бы до певицы. Зал затихает, музыка возобновляется, волшебный голос, усиленный динамиками, вновь наполняет воздух, и океанский лайнер опять пускается в ночное плавание по звездному южному небу.

Между тем Юля рядом со мной как-то странно ерзает, сильно мешая мне плыть, так сказать, по волнам светлой печали и наслаждаться вокальным искусством. Более того, ее импортное платье при этом издает противный шелест. Уголком глаза я четко вижу ее в профиль (и привычно отмечаю его сходство с Софи Лорен), за которым скрывается Виктор. Не поворачивая головы, я направляю любопытный взгляд исследователя вниз и вправо.

Ха! Назойливый шелест, оказывается, исходит от руки Вити, которая гладит Юлины коленки, едва прикрытые платьем. А ерзает мамина подружка оттого, что противится попыткам своего ухажера либо задрать ей платье, либо засунуть руку под подол. Я вижу, как ходит вверх-вниз широкая мужская рука в крупных венах, которые под резким светом фонаря под лайнерской крышей кажутся выпуклыми. А Юлины нежные ручки приходят в движение лишь изредка, чтобы предотвратить нарушение некоей невидимой границы.