Вокальное искусство, со всей его сладкой тоской, вдруг становится мне, как говорится, по барабану. Весь мой внутренний мир сводится к Юлиным коленкам, мужской руке в резком свете фонаря и шелесту ткани. Все мои чувства сосредоточились в краешке глаза, в ушах, ставших натуральными радарами, и в мышцах шеи, которые не дают мне повернуть голову, чтобы не пропустить ни секунды сражения за подол Юлиного платья. Мужская рука поглаживает женскую коленку, время от времени упорно пытаясь подняться повыше, а решительные женские руки предотвращают эти попытки. Действие продолжается достаточно долго, чтобы я успел поразмышлять над его значением.

Нет, никак не ожидал подобного безобразия от Вити, этого грустного и сутулого вопросительного знака во плоти. Понятно, что он мог потерять голову, но не настолько же, чтобы лезть под юбку приличной даме во время концерта? Приглушенный бархатный голос, светлая печаль. Мне мерещится, что я сижу рядом с Милен. На ней, разумеется, мини-юбка. Рука моя блуждает по ее коленкам. Интересно, на каком этапе моя желанная запротестует? Да она вообще не станет возражать, наоборот – нежно прошепчет мне: «Молодой, да ранний!», возьмет мою клешню в ладошку и сама положит ее на самое-самое сокровенное место. А уж там…

Покуда я предавался мечтаниями, небо совсем почернело, а пение стало еще задушевней. Между тем мужская рука на коленках Юли ухитрилась перейти незримую границу, полностью проникнув под подол прекрасной дамы без дальнейшего сопротивления (читай – при молчаливом одобрении) с ее стороны.

Тут возникает серьезный вопрос. Неужели унылый Витя, тот самый, который выглядел на пляже верным рабом Юли, а потом неумело целовался с ней в ботаническом саду, мог отважиться на подобную дерзость? Гладить коленки, сражаться с женским платьем, залезать даме под подол? Неужели Юлины чары превратили его в супермена?

Концерт завершается. В зале вспыхивают огни. Публика беснуется, надеясь вызвать своего кумира на бис. Высокомерные постояльцы Дома творчества тоже снисходят до аплодисментов. Я наклоняюсь над коваными чугунными перилами, чтобы в последний раз взглянуть на великую певицу, а Юля с мамой у меня за спиной обсуждают ее голос и платье. Пора расходиться. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться выражением лица осмелевшего исследователя женских коленок, но при свете он вдруг оказывается отнюдь не Витей, а вовсе даже Аланом. Я был прав! Виктор на такие подвиги не способен.

Зеленый свет, красный свет, уроки житейской мудрости – да пропади оно все пропадом! Мне не спится. На следующий день, отчаявшись понять все сложности любовного квадрата, включающего Витю, Алана, Юлю и Арона, я иду за разъяснением к маме.

«Они просто друзья, – осторожно говорит мама, и тут же повторяет: – Они просто друзья, ты все выдумываешь!» В ее голосе отчетливо слышится некоторое лицемерие, словно в тот раз, когда она пыталась убедить меня, что поданное на обед жаркое сделано из курицы, а не из освежеванного кролика, которого я вчера видел на кухне.

– Это курица.

– Нет, это кролик, мам. Видишь? Ножка совершенно другая, к тому же их четыре, а крыльев вообще нет!

Мама отвечает на мои попытки логического мышления неожиданным взрывом чувств:

– Ешь КУРИЦУ! Ты кому веришь – матери или своим завиральным глазам?

Нынешний конфликт, замаскированный под мирное обсуждение, происходит на тенистой террасе нашей съемной комнаты, пока папа предается шумному послеобеденному сну.

– Мам, я же точно видел, как он ее лапал, я совсем рядом сидел. Ты меня что, считаешь за слепого? Или за идиота?