– У тебя все хорошо? Помочь?

Ее слова подействовали на Виктора успокаивающие. Он отвел замученные глаза в сторону, ему хотелось слышать ее голос, но смотреть на эту несносную сложную позу – никогда.

– Пожалуй, не помешает. Я выбрал для тебя красивое, но такое ужасное, не поддающееся рисованию положение. Более того я даже не понимаю, что именно нужно исправить! Вижу, что набросок не похож на тебя, но не знаю, как сделать лучше.

Обычно Софья всегда узнавала, можно ли ей закончить позирование, но в этот раз без слов было понятно, что можно и нужно. Она подошла к нему и взглянула на обратную сторону мольберта. Снова это молчание, которое Виктор так ненавидел! Он ничего не сказал, позволил ей подумать, приглядеться. В душу закралась надежда, что Софья, даже если не поможет, морально успокоит. Он узнает, что на самом деле получается похоже и красиво, просто из-за непрерывного рисования в течение длительного времени глаза его затуманились, и ровная линия кажется ему кривой. Почему такое не может произойти? С замиранием сердца Виктор ждал ответа и вскоре получил его.

– Я поняла, – спокойно и с улыбкой произнесла Софья. – Ноги сделай длиннее, бедра и икры чуть шире. В остальном все хорошо. Исправь только это, дальше посмотрим.

Виктор смотрел на жену с нескрываемым изумлением. Софье ведь было не с чем сравнить изображение! Она говорила, как считала нужным. Он не мог понять правдивость ее слов, пока не сделает так, как сказала она. Пока не перерисует ноги.

– Спасибо, – и опять горький укол вины за произошедшее. Укол вошел в самое сердце, заставив Виктора, дабы удержать собственное достоинство в узде, подумать: она мстит ему. Мстит навязчивой добротой, заставляя чувствовать себя виноватым, в то время как зарождение проступка лежало на ней. Он всего лишь хотел нарисовать ее голой, не хотел делать ей ничего плохого, только нарисовать, а Софья превратила данное в нечто особой важности, едва ли не судебное деяние. Гнетущие мысли неприятным отпечатком отразились на лице, во взгляде и форме губ. И Софья, всегда замечавшая изменения в его настроении, заметила и в этот раз.

– Тебе нужно отдохнуть. Проветриться.

Несмотря на любовь к жене, ее подбадривающий тон, Виктор больше не настроен был что-либо делать. Спор утром оставил след, а неудачная картина добила то, что еще осталось. Он не знал, чего ему хотелось, но уж точно не продолжать рисование. Возможно завтра, но не сегодня. Если бы Софья была без одежды, – подумал он, – я выбрал бы для нее другую позу, с акцентом на грудь, более легкую. Все бы тогда получилось. Теперь перерисовывать не имеет смысла, иначе на холсте образуется дыра. Остается доделывать и надеяться, что получится, коль не прекрасно, то просто хорошо. Да, доделывать, но завтра.

То был один из немногих дней, когда Виктор пил спиртное. Не любил его, даже от малого количества его желудок выворачивало наизнанку. Отказывался думать о том, что сподвигло его на такое, он отдал себя во власть алкоголя. Не всего, все-таки, уже после нескольких глотков, выпитое исчезло из желудка. Ужасный выдался для него день. Крайне неудачный, до того неудачный, что спать он лег в девять вечера – детское время. Глаза у него были закрыты, но он не спал, просто лежал. Немного позже к нему присоединилась Софья. Он слышал ее равномерное дыхание и шорох, с которым она укрывала себя одеялом, пусть и старалась не шуметь. Виктор был рад ощущать рядом с собой ее присутствие. Захотелось придвинуться ближе, положить руку туда, куда не следует. Все беды обещали уйти, трудности сулили разрешиться сами собой. Их разрешит Бог, а Виктору остается жить в долгожданном спокойствии, без приключений. Об этом он всегда мечтал, и всегда стремился к размеренности дней.