У подножия лестницы начиналось озеро Ксо. Поместье отгородилось им от горожан, а сзади укрывалось за высокой каменной стеной, сложенной из крупных обтёсанных булыжников, в основном красновато-коричневых и тёмно-зелёных. Переплывать озеро разрешалось только на специальных гостевых лодках, хотя значимость большинства законов исчезла вместе с королём Ойаем, потому взволнованный люд использовал собственные лодки для того, чтобы из недели в неделю посещать особняк его ясности.

Тьюкс не намеревался возвращаться сюда, потому взял одну из лодок пирующей стражи, привязанную к забытому причалу. Он изредка поглядывал на покосившиеся лачужки, виднеющиеся впереди, но большую часть времени всматривался в темнеющую недружелюбную гладь воды, в которой плавали обрывки старой одежды.

Когда-то Тьюкс видел это озеро из окон кухонного особняка, так давно, что он уже и забыл, как оно выглядит. А приятный ненавязчивый аромат рыбы и плесени, доносившийся некогда до него, вблизи оказался до того отвратительным, что ему еле-еле удавалось сдерживать приступы рвоты.

Городской берег, который тоже язык бы не повернулся назвать гостеприимным, зарос высокой, кое-где примятой травой. Тьюкс не позаботился о том, чтобы вытащить лодку из воды. Всё равно стража рано или поздно её заметит. Он волнительно поковылял по дороге вглубь города мимо хибар сыростных.

Тьюкс не знал уединения и искренне удивлялся тому, что другие люди ищут его. В погреб кухонного особняка заглядывали все кто ни попадя, тыча пальцами в спящего безумца, нарушая его и без того неспокойный сон. Но вскоре переживания горожан перестали казаться ему надуманными. Ночи, проведённые в погребе, отточили его некогда слабое зрение. Теперь он отчётливо видел даже в полумраке. Не сказать, чтобы он этому порадовался.

Неожиданно Тьюкс споткнулся обо что-то и покатился на землю. "Что такое валяется прямо посреди дороги?" – он недовольно поднялся на ноги и обернулся. Вокруг лежали, прислонившись к стенам домов, какие-то люди, чьи глаза светились кроваво-красным светом. Некоторые из них были давно мертвы, никто и не думал уносить их тела.

Тьюкс на мгновение вспомнил тряпьё, плавающее в воде. "Неужели они сбрасывают умерших в озеро?" – мысленно ужаснулся он. Одетые в подранные рубища дети с такими же тусклыми глазками прятались в объятиях матерей. Тьюкс не произнёс ни слова. Его сопровождали взгляды любопытных глазниц, вселяющие дурные чувства.

Тьюкс переночевал под изгородью какой-то ночлежки, промок и продрог, а утро выдалось на редкость неприветливым, и на миг он пожалел о том, что оставил уютный кухонный погреб. Вряд ли ему удастся снова туда вернуться.

При свете дня улицы Ксо выглядели ещё ужаснее. Люди нервно косились на выродков, и все хранили страшное молчание. Горожане переступали через умерших, испуганные дети плакали, не переставая.

Тьюкс допустил мысль о том, что, может, и не врал Гегес по поводу нынешнего положения вещей. Вчерашний подслушанный разговор, а он именно что подслушал, до сих пор оставался для него всего лишь глупой выдумкой. Теперь же рассказ Гегеса не выглядел таким уж сомнительным. Когда ещё его ясность предпримет какие-никакие меры. "Неужто выродки пришли в королевство так давно? Неужели народ действительно уживался с этими созданиями десятки лет? Как можно растить детей в таком месте, среди мертвецов, лежащих прямо у всех на виду?"

На подбородок Тьюкса села противная белая муха. От неё исходила невыносимая вонь. В Таргерте таких мух называли сыростными. Он не мог взять в толк, как существо столь незначительных размеров способно источать столь сильный и отвратный запах. Тот был слишком едким, чтобы различить его среди других, но на помойный не походил.