– Обожаю такую музыку, – говорил он ей.

– Я тоже, – отвечала она.

– Сейчас какую–то туфту народ слушает. Настоящая музыка уходит. Вот, единицы лишь хранят ещё её для нас.

Она вскинула понимающе глаза – говорить сейчас не хотелось, музыка пронимала до самых основ. Когда музыкант закончил композицию, они долго, правда почти беззвучно аплодировали ему.

– Сейчас я тебе покажу кое-что, – сказал он некоторое время спустя, заговорщически подмигивая. Засунул руку во внутренний карман пиджака.

– Опля! – и достал бумажник.

А из бумажника – сложенный вчетверо листок.

– Взгляни, – протянул ей.

– Что это? – удивилась она.

– Прочти.

Она начала читать, но не сразу вникла в суть дела, нетерпение же в нём бурлило.

– Это контракт, – не выдержал он, – на покупку дома.

– Ты купил дом?!

– Ага… В очень живописном месте – тебе понравится. Правда он ещё не готов к заселению. Но…Это наш дом!

Она лишь качала головой.

– Федя, – вымолвила наконец. – Ты – чудо!

На набережной было пустынно. Ночь робко и бесшумно зажигала звёзды. Она была на удивление тёплой и ласковой, эта бескрайняя ночь. Река искрилась огнями, умиротворяла, ветер обдувал лица – был совсем не сильным, задумчивым каким-то. Задумчивы были и они.

– Ночь, звёзды, мир…– шептала она.

Он стоял сзади, обняв её за талию, положив голову на плечо – как и она, смотрел на воду.

– Я, ты, вселенная… – вторил ей.

– Так чудно, – шептала она снова. – Мы вдвоём наедине с бескрайностью. Вокруг пустота, вокруг тьма – лишь ты и я остались в этом мире. Почему? Почему лишь мы?

– Мы – самые счастливые, – отвечал он. – Все, кто был исполнен злобой и ненавистью, погибли. Их собственная злоба, их собственная ненависть поглотили их. Мы оказались единственными, кто верил в любовь.

– В любовь… – словно эхо вторил её голос.

– А ты знаешь, кто я? – спрашивал он её.

– Кто ты?

– Я – повелитель мира. Я правлю им миллионы лет. Я велик и могуч, лишь одного не хватало мне всё это время.

– Чего же?

– Тебя…

Она повернулась к нему лицом. Они смотрели теперь друг на друга, глаза в глаза – смотрели и тонули в этих взглядах.

– Чувствуешь ли ты этот мир? – шептал он ей. – Чувствуешь ли ты эту бескрайность?

– Да, – отвечала она.

– Она – твоя. Весь мир, вся вселенная – твои.

Они сблизили губы. Поцеловались.

– Значит, теперь я – повелительница мира? – улыбнулась она.

– Да. А наш ребёнок, – он нежно провёл ладонью по животу, – и будет для нас этим миром…

– Ваня, – спросила она, – а ты знаешь сколько осталось недель?

– Сколько?

– Всего две. Представляешь, через две недели у нас будет малыш!..

Прощались долго, но никак не могли сказать последних слов. Подъезд тонул во мраке, где-то наверху мяукала кошка, они стояли на лестничной площадке.

– Вот ты кого хочешь? – спрашивал он её.

– Мальчика. А ты?

– Наверное тоже мальчика. Но не расстроюсь, если будет девочка.

– А я расстроюсь.

– Почему?

– Я хочу только мальчика! Сына! Всегда мечтала о сыне.

– Ну, раз мечтала – сын и родится.

– Сплюнь.

Помолчали.

– Смотри, какая игрушка, – достал он из кармана что-то.

– Что это?

– Чёртик. Но не простой. Бессовестный. Его только вот так держать надо, за пояс.

– А почему?

– Ну попробуй по-другому.

Она схватила чёртика за голову. Штаны вдруг съехали с него и вся обнажённая натура выставилась наружу. Они грохнули со смеха.

– Валер, приходи завтра, – сказала она ему, целуя на прощанье. – У мамы день рождения, посидим немного. Всё будет очень скромно.

– Хорошо, – кивнул он. – Во сколько?

– В пять.

Перед тем, как переступить порог, она обернулась.

– Я люблю тебя, – шепнула ему.

И скрылась за дверью.

Помню тебя, Сейфуль-Мулюков!

Брат пригласил меня на день рождения жены. Я не очень хотел идти, отношения с ним у меня не ладились, с женой его – особенно. После того, как он открыл свою фирму и женился на этой суке Светлане – дочери владельца холдинговой компании, он стал избегать меня. Я понимал почему: ему было стыдно за брата–плотника. И науськивала его в этом жена – в её кругу не было позора больше, чем родственник–пролетарий.