Она назвала её. Регистраторша мельком взглянула на ребёнка – взгляд, в котором было не любопытство, а что-то другое. Что-то такое, как будто она уже знала, зачем он здесь. Они сели на жёсткие пластиковые стулья у стены.

Мальчик скрестил руки на груди, вытянул ноги вперёд. Мать сложила пальцы в замок, сжала их так сильно, что костяшки побелели. Время текло медленно. Кто-то проходил по коридору, двери открывались и закрывались, воздух наполнялся отрывистыми голосами, приглушёнными шёпотами, резкими звуками шагов.

Мальчик вынул из кармана жвачку, сунул её в рот. Сладость разлилась по языку. Клубника. Слишком искусственная. Он жевал, а мать всё так же сидела с напряжённым лицом, не отрывая взгляд от пола.

– Ты волнуешься, – сказал он.

Она вздрогнула.

– О чём ты?

– Ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что ты привела меня сюда.

Она повернула голову, посмотрела на него, и в её глазах мелькнуло раздражение.

– Не говори глупостей.

– Это не глупости.

Она прикусила губу.

– Просто веди себя хорошо.

– А что такое «хорошо»?

Она помолчала, затем закрыла глаза.

– Просто молчи.

Он пожал плечами и продолжил жевать.

Мальчик смотрел, как на потолке дрожит отражение света от стеклянной лампы. Как в углу кто-то негромко кашляет. Мать сидела неподвижно.

Потом двери кабинета открылась. Молодая секретарь сказала:

– Следующий.

Она поднялась первой, схватила его за руку и потянула вперёд. Он не сопротивлялся. Но когда они вошли, он ощутил нечто странное. Будто снаружи оставался один мир. А за этой дверью начинался другой.

Кабинет Малека был тёплым.

Не уютным в традиционном смысле – тут не было старых кресел с продавленными подлокотниками, книжных шкафов, наклоняющихся под тяжестью знаний, или потертых ковров с рисунком, который невозможно разобрать. Но в этом кабинете было всегда тепло, даже когда за окном ветер сгибал голые деревья.

Малек верил, что пространство должно работать так же, как человек: оно должно быть удобным, чтобы можно было расслабиться, но не настолько, чтобы полностью потерять бдительность.

Темно-синяя стена за спиной, окна в потолок, через которые пробивался дневной свет. Большой стол, несколько кресел, диван у стены. Всё лаконично. Строго. Но почему-то здесь не было холодно.

Мальчик сидел напротив Малека, вцепившись руками в чашку чая, но не пил. Его пальцы слегка постукивали по керамике – раз-два, раз-два – мелкий ритм, который выдавал в нём напряжение. Малек наблюдал за ним так же, как в тот день в полиции: не слишком пристально, не слишком явно, но так, что мальчик чувствовал это.

Рядом на столе лежала открытая коробка конфет. Малек выдвинул её ближе к нему.

– Угощайся.

Ребенок медленно скользнул взглядом по конфетам.

– Вы хотите меня подкупить?

– Нет.

– Тогда зачем?

– Может быть, мне просто нравится смотреть, как люди пробуют что-то новое.

Мальчик покосился на него, затем осторожно взял одну из конфет. Тёмный шоколад, квадратная форма, маленький кусочек чего-то твёрдого внутри. Он положил её на язык и прикусил. Горько-сладкий вкус сначала обжёг нёбо. Какао – насыщенное, терпкое, почти обволакивающее. Затем появился другой оттенок – лёгкая кислинка, фруктовая, похожая на запоздалый послевкусие вина.

– Вишня?

– Угу, – Малек кивнул, откинувшись в кресле. – Вяленая. Она даёт привкус, который остаётся дольше, чем шоколад.

Мальчик медленно дожевал, облизнул губы.

– У вас странные конфеты.

– Я люблю их.

– Вы любите всё странное?

– В какой-то степени, – Малек слегка усмехнулся. – Но, возможно, просто потому, что всё остальное слишком скучно.

Мальчик не ответил. Он снова постучал пальцами по чашке, затем задал вопрос, который, как понял Малек, был самым важным для него: