– Ну что? Ты хочешь себе куклу, Мари? А я вот уже десять лет их не шил, представляешь?

Трясущимися руками я подключил машинку, достал из ящика кусок ткани и принялся за работу. Все получалось небрежно, но я старался сдерживать резкие тики в руках, чтобы не испортить свое будущее "произведение швейного искусства". И вот уже безликая, уродливая фигура лежала на моем пыльном столе. Я принялся за снятие мерок для одежды, отмеряя нужное расстояние на ткани. Еще полчаса отвратительных попыток сдержать слезы, дрожь и истерический смех, и она будет готова. Время летело быстро. Шов за швом превращал бесформенное чудо в нечто, отдаленно напоминающее куклу. Я достал две пуговицы из старой рубахи и пришил их вместо глаз. Вот оно – чудовище, которое не давало мне покоя. Я буду звать тебя Лори. Как мою бывшую жену. Ха-ха. Ну что, Лори, добро пожаловать в дом! Ты – худшая кукла, которую я когда-либо создавал. Да и жена так себе. Я бубнил себе под нос всю желчь, что скопилась в глубинах моего сознания.

Но от этого процесса мне становилось немного легче. Может быть, Анне и была права, а я просто закрылся в себе, не давая всему ужасу вырваться наружу? Боже, я был настолько слеп и глуп.

– А врач говорил: тремор-тремор… Да мне плевать, я портной, а не инвалид!

Внезапно в голову стали приходить новые идеи. Мари хотела много кукол. Но не успела их увидеть. Но ничего, папа сделает столько кукол, что ты могла бы в них купаться. Все только ради тебя, моя девочка. Все только ради тебя…

Две недели я почти не выходил из дома. Только пару раз, когда заканчивались нитки или ткань. Я шил без остановки, спал за столом, голодал и изматывал себя. Ветхая гостиная стала заполняться тряпичными мальчиками и девочками, докторами и полицейскими, пожарными, королевами и принцессами. Швейная машинка работала без устали, пожирая лоскутки ткани и выплёвывая уродливые подобия людей. В какой-то момент я настолько умаялся, что чуть не пропустил визит непрошеного гостя.

– Эй *ик* там, на другом конце провода *ик*. Приём, как слышно?

Ротт. Мерзкий, пьяный в хлам Ротт. Сама его рожа провоцировала на блевоту.

– Привет, Ротт, а я всё смотрю, что ты и не просыхаешь, – процедил я сквозь зубы, стараясь удержать в себе волну ярости. Хотелось схватить первый попавшийся предмет и размозжить ему лысую башку.

– А я смотрю, что ты всё дома сидишь. Послушай меня, дорогой *ик* п-приятель, я пришёл к тебе по важному делу.

– По какому такому делу? – огрызнулся я, уже зная, что сейчас услышу очередную порцию пьяного бреда и жалоб на жизнь.

– Мне бы поспать где, понимаешь *ик*? Я свою хатку ветхую на марки пустил… А-а еще меня с работы выперли, предст-ставляешь?

Глаза мои округлились, но не от ужаса, а от ярости. Так вот оно что! Сволочь! И он ещё смеет называть меня другом?

Роттенберг, еле держась на ногах, вскоре плюхнулся на землю лицом вниз. Словно свинья в корыте.

Я вскочил со стула, подлетел к нему, как разъярённый зверь, и схватил за воротник вонючего тулупа.

– Что ты, твою мать, натворил?! – заорал я, тряся его, как куклу. – Ты совсем спятил, старый хрыч?!

– Ты-ы-ы-ы оглох что-ли? Я ж сказал, продал я свой дом. За десять с половиной тысяч марок.

– И где сейчас эти деньги?! Ротт! Отвечай мне, где эти деньги?! – взревел я, чувствуя, как внутри всё кипит от гнева.

– Я их в казино проиграл все-е-е-е…

– Да чтоб тебя черти сожрали! – выплюнул я в лицо Ротту. – Приятель мой, вот скажи мне, ты идиот или нет? Как можно было продать собственный дом, а потом спустить все деньги в казино?! Ты в своём уме вообще? Что твоя матушка скажет на это!?