На следующий день, примерно в то же время, я накинул свое рваное пальто и поплелся в парк, надеясь на повторную встречу. Но аллея оставалась пустой, как и во все дни до этого. Никогда бы не подумал, что эта пустота сможет лечь таким тяжелым грузом на душу. Я сел на одну из скамеек, опустил взгляд в землю и закурил свою предпоследнюю сигарету. Этот горький, противный дым, заполняя легкие, все же давал какое-то ощущение спокойствия. Но вот сигарета догорела, и горстка пепла у моих ног разлетелась под порывом холодного ветра. В мозг ударила мысль: одной недостаточно. Я выкурил последнюю. Пепел вновь развеялся в воздухе. И тут меня осенило: а ведь действительно недостаточно. Одной попытки мало, чтобы так опускать руки. Я должен прийти сюда завтра, а если и завтра будет пусто, то послезавтра. Так я ходил на протяжении недели в одно и то же место, в одно и то же время, и каждый раз аллея встречала меня лишь тишиной и безлюдностью. В какой-то момент меня стали преследовать мысли о том, что она уехала, что она никогда больше здесь не появится. Да и какой смысл ей возвращаться в это место, если картина уже написана? Но во мне теплилась надежда. Я был готов ждать до последнего, как верный пес, приходя сюда и в метель, и в слякоть, и в лютый мороз, лишь бы увидеть ее снова.

И вот, в один из дней, когда я уже не ждал ничего, кроме очередного разочарования, я заметил знакомый силуэт в середине аллеи. Улыбка невольно растянулась до ушей. Сердце заколотилось так, словно я бежал марафон. Я знал! Знал, что этот день настанет! Знал, что она придет! Я торопливо зашагал в ее сторону. С каждым шагом силуэт становился все более отчетливым, обретая черты той самой девушки. Да, это она! Наконец-то это свершилось! Я неловко подошел к ней. Она, как и прежде, была увлечена процессом рисования и не замечала меня. Я следил за каждым мазком на холсте, восхищаясь легкими движениями ее руки. Картина была столь же оптимистичной, как и прошлая. Тот же пейзаж, но с ноткой неиссякаемой радости. Ее сияющий образ был прекрасен. Как бы странно это ни звучало, я получал удовольствие от того, как удовольствие получает она. И все же, после нескольких минут молчаливого созерцания, из моих уст вырвалась тихая, нервная фраза.

– Расскажите мне, как вы это делаете.

Она даже не обернулась, а спокойно встретила меня своим приятным голосом:

– Это вы, любезный господин! Ну что, в этот раз желаете присесть?

Я замялся. Внутри все онемело. И словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, я громко ответил:

– Да!

А потом тихо добавил:

– Если не возражаете, конечно.

Она указала тонкой рукой на место рядом с собой, и я, переборов стеснение, все же присел.

– Так о чем вы хотели меня спросить? – начала она.

– Расскажите мне, мадемуазель, как вы это делаете?

– Для начала, добрый господин, зовите меня Анне.

– Очень приятно, Анне. В таком случае, зовите меня Сторм.

– Что ж, господин Сторм, вы имеете в виду мои картины? Они…

Я резко перебил ее.

– Нет-нет, госпожа Анне, ваши картины прекрасны, в этом нет никаких сомнений. Но меня больше интересуете вы. Как вам удается сохранять такой оптимизм в этом бездушном городе?

– С чего вы взяли, что он бездушный? – возразила она.

– Ну как же? Люди здесь лишь ждут окончания своего никчемного существования. Здания – серые бетонные коробки, лишенные каких-либо живых черт. Все в этом мерзком городе тонет в море тоски и безнадеги. Но вы держитесь на плаву. Откуда такая сила?

– Знаете, господин Сторм, мне кажется, что этот город мерзкий лишь на ваш субъективный взгляд. Попробуйте посмотреть на него с другой стороны. Дайте вашим глазам шанс увидеть чудо среди этой бесконечной серости. Вы слишком зациклены на том, чтобы проклинать свое существование. Вы задыхаетесь, господин Сторм. Вдохните. Вдохните в себя жизнь!