Мы никогда не дружили. Он встречался с Катей и был лучшим другом Олега. Наша единственная связь разорвалась в день, когда он влез в наши с Шершневым отношения.

Но сейчас, как бы не казалось странным, я ощущаю беспокойство. Мне любопытно, что произошло, но не только.

Лазарев выглядит очень паршиво.

Глупо отрицать — меня это волнует.

Чтобы занять себя, мчусь на второй этаж за ведром и тряпкой. Грязь, смешанная с кровью и снегом, слишком быстро растянется по дому, а я люблю чистоту. Закончив с полом, я все же решаю подогреть чайник. Сутра я так ничего и не ела.

В очередной раз даю себе подзатыльник.

Обвиняю Шершнева в безответственности, а сама?

В больнице говорили, что сегодня должно прийти все необходимое, а я так нагло нарушаю режим.

Кладу ладонь на живот и нежно поглаживаю. От него по всему телу растекается тепло, подобно нагретому солнцем пляжному песку. Оно обволакивает все тело в уютный кокон и тревожный барабан внутри, наконец, умолкает.

Прости, малыш. Папа исправляется, и мама исправится.

Женя появляется из ванной тихо, без всяких заявлений. Молча садится за стол и утыкается в уже остывший чай. Вглядываюсь в его лицо. Без кровавой корки, оно выглядит лучше, но все равно видны синяки и многочисленные ссадины.

Взгляд сам сползает на его руки. Исследует костяшки пальцев и тонкие длинные пальцы. Я помню их еще заляпанными графитом. Сейчас они выглядят идеально.

— Ты даже не сопротивлялся? — недоуменно сталкиваюсь с его потухшим взглядом.

— С чего ты взяла? Ты просто не видела того парня, — усмехается Лазарев знакомой цитатой.

Но его глаза не улыбаются вместе с ним. Они остаются холодными, покрытыми затертой ледяной коркой. А под ней то и дело мелькает огонек безумия.

Я не понимаю, что происходит. Лазарев никогда не был слабаком. Защищал Олега, всегда мог постоять за себя.

Но что-то изменилось.

— Твои руки, — киваю. — Ты точно никого не бил.

— Иногда насилие — не выход, — вновь отшучивается Лазарев и прячется за кружкой.

— Женя, — строго говорю я и отставляю в сторону чашку. — Если ты мне ничего не скажешь — я вызову скорую.

— Мне нечего говорить, — пожимает плечами Лазарев и отворачивается.

— Почему ты не защищался? — с нажимом повторяю я, не отводя взгляда от блестящих радужек.

Мы смотрим друг на друга в упор. Я — с нажимом, Женя — равнодушно. Но чем дольше затягивается молчание, тем ярче разгорается что-то в глубине его зрачков. Я вижу, как трескается покрывающий их лед и мне становится страшно.

Кажется, что пламя вот-вот вырвется наружу и выжжет дотла все вокруг.

Но Женя моргает и, вздохнув, отводит взгляд.

— Потому что я не могу ударить своего отца, Лен.

12. Глава 12

Александр Самуилович очень любил единственного сына.

На каждом интервью он, человек железной воли и стального характера, нежно улыбался и незаметно прикасался к уголкам глаз, стоило завести речь о Лазареве младшем. Он раздувался от гордости, когда речь заходила о Жениных победах, и старательно отстаивал каждое его поражение.

Катя, знакомая с их семьей гораздо ближе, не раз упоминала, как отец Жени всячески старался помочь сыну выстроить достойную жизнь. Ведь Женя с самых ранних лет был задействован в бизнесе отца.

Я всегда удивлялась тому, как Лазареву удавалось совмещать работу и учебу, и при этом оставаться душой компании. Он был таким легким, невесомым, как пух наивысшего качества. Веселый и открытый Лазарев всегда был в центре внимания.

Словно образец идеального парня, Лазарев совмещал в себе все наилучшее.

Его любили все. Кроме меня. Потому что я была уверена: все, чего достиг Лазарев — это результат долгого и сложного родительского труда Александра Самуиловича. Он воспитывал сына один, а тому просто оставалось пожинать плоды отцовской любви.