– А Рыжий?

Ермаков тяжело вздохнул.

– Мы его похоронили как человека, – он потянулся за новой цигаркой, но передумал и просто сжал кисет в ладони. – С тех пор майор к собакам относится нейтрально – старается—не привыкать. Говорит: «Слишком дорого они обходятся человеку…».

1905 год.

Дальний Восток.

Русско-японская война.

– А у вас… тоже была собака? – осторожно спросил Бережной.

Ермаков посмотрел на Ивана и его глаза потухли от прожитых воспоминаний..

– Был. Джульбарс. Пластуном я служил…

– Это еще кто? – спросил Бережной.

Старшина вздохнул и похлопал его рукой по плечу.

– Вот, что значит молодой. Это ж такие известные разведчики при царе были. Джульбарс был мне почти братом.

Он замолчал. Мира сопела во сне.

– Японцы тогда диверсантов к нам засылали, – продолжил старшина. – Да не простых солдат, настоящих невидимок.

Бережной широко раскрыл глаза.

– Это как?

– А так. – Ермаков усмехнулся. – Ходят во всем черном, дышат почти не слышно, убивают врага, чем попало. Еще у них есть оружие. Например, серпы и металлические звезды, которыми они убивают на расстоянии.

Рядовой удивленно вытаращился на старшину.

– Ну, это… – он взмахнул рукой, – … кидают их примерно так. Но Джульбарс их почуял за версту.

Ермаков провел рукой по горлу, будто вспоминая что-то.

– Интересно.

– Да дальше слушай, паря. Один такой… чуть не прирезал меня коротким мечом. Но Джульбарс вцепился ему в руку. Я очнулся – пес весь в крови, а тот гад уже бьется в предсмертных судорогах.

– И… он выжил?

– Нет. – Голос Ермакова почерствел. – Позже… под Мукденом его японский снаряд… – старшина не договорил, только опустил голову и вытер тыльной стороной ладони глаза.

Бережной молча смотрел на Ермакова. Чувствуя тяжесть разговора, Мира прижалась к Ивану еще сильнее.

***

– Вот и думай теперь, – старшина встал, – почему Лопатин твою Миру стороной обходит. Боится…

Он потянулся, хрустнул костяшками пальцев и добавил:

– Но ценит ее, как боевую единицу. Потому что знает – без таких псов нам не выстоять.

Бережной посмотрел на спящую овчарку и вдруг понял, что теперь боится еще сильнее. Не за себя – за нее.

1936 год.

Бавария, Германия.

Собачий питомник «Фалькенхунд».

Туманное утро окутало кирпичные стены питомника, в котором еще в Первую мировую войну разводили лучших немецких овчарок. В одном из вольеров суетились заводчики – ощенилась сука по кличке Герда, потомок чемпионов страны. Но что-то пошло не так…

Среди обычных черно-рыжих щенков лежал один – белоснежный, с розовыми веками и красными, как раскаленные угли, глазами.

– О, боги! Альбинос… – протирая окровавленные руки, прошептала главный кинолог высокая и властная фрау Хельга. – Такого у нас еще никогда не было.

Щенок пытался подняться на дрожащие лапы. Его братья и сестры пищали, жались к матери, но он… уже рычал. Слепой, едва родившийся комок шерсти скалил крошечные зубы, словно чувствовал – он не такой, как все.

Три недели спустя.

Щенков осматривал ветеринар. Пять здоровых овчарят уже начинали играть, толкаться и пробовать весь окружающий мир на зуб. Шестой – белый – сидел в углу. Он не подходил к другим, не ластился к людям. Когда один из солдат протянул к нему руку, щенок оскалился и сразу цапнул его за палец..

– Агрессивный… – ветеринар нахмурился. – Возможно, дефект психики. Альбиносы часто нежизнеспособны.

– Уничтожить? – бескомпромиссно спросил солдат.

В этот момент дверь распахнулась.

– Нет.

В помещение вошел высокий офицер в черном мундире. На петлицах блестели серебряные черепа.

– Полковник Клодт! – фрау Хельга вытянулась по стойке «смирно».

Офицер не обратил на нее внимания. Его холодные голубые глаза были прикованы к белому щенку.