Генерал Мелиссино удивленно поджал губы.

– Чего это тебе так не терпится, кадет?

Собранная в кулак храбрость стремительно утекала сквозь пальцы. Алексей приказал себе собраться с духом.

– Так ведь я их вижу. – По территории училища бесы почти не летали, но по ночам он замечал их в небе над городом. – Бе…

Мелиссино шикнул. Алексей испуганно прикусил язык.

– Не болтай об этом, понял?

Он рьяно закивал.

– Хорошо. Как там твоя фамилия?

– Аракчеев, ваше превосходительство.

– Так вот, кадет Аракчеев, раньше пятнадцати у нас в вечерний класс не берут. И чтобы попасть туда, нужно быть готовым, что учиться придется вдвое больше.

Он чуть было не сморозил «Я готов!..» Но табели успеваемости говорили против него.

– Как у тебя с оценками?

– Лучше, чем в прошлом месяце, ваше превосходительство.

– Но успехами не блистаешь?

– Никак нет, ваше превосходительство.

– Вот этим и занимайся. – Мелиссино походя хлопнул его по плечу. – У тебя редкий дар, кадет, но не такой редкий, чтобы затмить все остальное. Учись как следует, а там уже посмотрим.

Алексей остался в проходе между шкафов один. Сердце его упало. Пятнадцать лет… Ему только-только стукнуло четырнадцать, неужели все это время – просто ждать?

«Нет, – напомнил он себе. – Не ждать, а работать».

Генерал прав, необычные силы необычными силами, а на них одних далеко не уедешь. Он по-прежнему никто, и только прихоть судьбы позволила худородному мальчишке прыгнуть выше головы. Раз уж шанс представился, надо выжать из корпуса все.

Алексей с новой страстью вгрызся в гранит науки. Любопытство, страхи, мечты – все отправилось на дальнюю полку дожидаться лучших времен. Подарками и сладкими обещаниями задобрить учителей он не мог, приходилось брать трудолюбием. Теперь если бесам, изредка пробиравшимся в здание или находившим его на улице, удавалось угнездиться под кожей, Алексей не изгонял их при первой возможности. Он позволял тьме остаться внутри и всю жгучую черную ярость пускал на прописи строчек и запойное чтение. Шепот в ушах не отвлекал – Алексей уже с трудом отличал его от собственных мыслей. Чем неприязненнее относились к нему однокорытники, тем больше он их ненавидел. Поначалу над невеждой-бедняком только посмеивались, но время шло, и пропасть в знаниях, сперва казавшаяся бездонной, постепенно сокращалась. Очень скоро на Алексея снизошло ошеломляющее откровение: если забыть, что начал он далеко позади других ребят, выходило, что он их ничем не хуже. На самом деле – он лучше.

Избалованные дети богатеев не были приучены к труду. Их карманы звенели монетами, но в голове – пустота. Алексея мать научила, что все нужно делать так, чтобы потом не пришлось краснеть. У этих же родительские уроки свелись к тому, что достаточно появиться на свет с золотой ложкой во рту, и жизнь в почете и роскоши обеспечена. Что бы ни ваяли из них лучшие воспитатели, оставь этих бездельников одних, и тщательно вылепленные формы расплывутся неопрятной глиняной массой. И, конечно, ничто так не злит лентяев и дуралеев, как кто-то, кто у них под носом трудится и добивается результатов.

К середине декабря Алексей уже чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы поднимать в классе руку и чеканить зазубренные ответы. Читал учебники вперед, чтобы уж точно не опростоволоситься. Даже на языках, которые давались сложнее всего, пытался приучать себя думать.

От учителей его усердие не укрылось. Кто-то посмеивался над тем, как он жадно вскидывал руку, изнывая от желания ответить, если подворачивался удачный вопрос, но другие потихоньку оттаивали. Конечно, замечали всё и одноклассники.