– Жди здесь.

Генерала не было долго. Мимо проносились канцелярские служаки с кипами бумаг, хлопали двери. Волнение становилось нестерпимым, грозя перерасти в отчаяние. Неужели снова забыли? Неужели снова убираться восвояси?

Но генерал Мелиссино вернулся. В руках у него было знакомое прошение, только теперь – с печатями и размашистой росписью внизу.

Глаза неверяще запрыгали по строчкам, от первой:

«Всепресветлейшая Державнейшая Великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна…»

До последней:

«…недоросль Алексей Андреевич Аракчеев руку приложил».

И – еще ниже, несбыточное, долгожданное:

«Зачислен приказом от 19 июля 1783 года

П. И. Мелиссино».

– Ты принят в корпус, – сказал генерал просто. – С сегодняшнего дня – ты кадет.

Сперва все казалось сном: просторные классные комнаты с ровными рядами парт, широкие коридоры с начищенными полами, паутина лестниц и переходов, аккуратно стриженные деревья и кусты в саду… И, конечно, кадеты в красных мундирах. Алексей столько раз представлял себя в этой форме, что от одного вида алого сукна сладко сжималось сердце.

К сожалению, мечты редко вяжутся с реальностью. Кадетский корпус оказался очень далек от сказочного мирка, который он себе навоображал. Кадеты оказались угрюмыми и нервными – здесь их нещадно муштровали, за малейшую провинность пуская в ход розги. Преподаватели, хоть и знатоки своего дела, питомцев держали в таком железном кулаке, что того гляди раздавят. И даже долгожданный мундир оказался червивым яблоком. Ему сказали, что нет нужного размера. Может, ждали взятки, да только у Алексея гроша в кармане не было. Пришлось довольствоваться формой на несколько размеров меньше: черные отвороты рукавов едва доходили до предплечья, штанины кончались посреди голени. Впервые посмотревшись в зеркало, Алексей едва не треснул по нему кулаком – никогда еще он не казался себе таким неказистым уродцем. Тощий, хмурый, в облепившем долговязое тело мундире и с набухшими серым разочарованием глазами – конечно, он тут же стал посмешищем.

Но быть бедным оказалось даже хуже, чем быть смешным. Молодые дворянчики со звучными фамилиями в лучшем случае его не замечали, в худшем – обливали откровенным презрением. Да и учителя были не лучше – привыкшие к подаркам от богатых учеников, в бедняках они видели только досадный балласт.

В первый же учебный день во всей полноте разверзлась бездна в познаниях, лежащая между ним и остальным классом. Все его знания ограничивались крупицами, которыми мог поделиться дьякон Павел. Да, Алексей превосходно считал, писал сносно, но все, что посложнее, было для него темным лесом. Мальчишек из хороших семей с младых ногтей учили говорить по-французски, ездить верхом, танцевать, а он на первом уроке иностранных языков даже прочесть незнакомые буквы не мог. Учителей это не волновало – спрашивали по всей строгости.

Молодой преподаватель французского, сам француз, с ходу потребовал прочитать строчку из учебника.

Алексей в тягостном молчании смотрел на странные буквы. Некоторые походили на русские, другие – непонятные кракозябры. Первая буква напоминала «Т», но какую-то разъехавшуюся…

– Те… – попытался он. – Пе…

Посыпались приглушенные смешки.

– Те пе парль па франсе? – передразнил кто-то сзади, подражая его чудовищному произношению.

Смешки стали громче.

– Тихо! – приструнил их учитель, но по кислому лицу было ясно: такое невежество впечатлило даже его. Он подошел к парте Алексея и перевернул учебник на первую страницу. Алфавит. – К завтра перепишешь каждую букву по сто раз.

Француз вернулся к доске, а Алексей остался сидеть с отчаянно горящими ушами.