И тут же рядом раздражённо-насмешливый голос произнёс:

– О, Мирских. Что ж ты такое Семёнычу докладываешь, что всё время мимо карцера? – Жмот театрально сложил ладони вместе, возвёл глаза к небесам и страдальчески скривил рот. – Поделись, а? А то как что, так я первый в очереди.

На пальцах правой руки у него поблёскивала серебристая цепочка с крупными, около сантиметра, звеньями, и вдоль костяшек пальцев от неё образовались довольно заметные розоватые бороздки. Жмот поймал взгляд Костика и ухмыльнулся:

– Ништяковая штука. Кастет в этом тухлом городишке вряд ли раздобудешь, а это – вещь, и вроде как украшеньице.

И Жмот принялся перекидывать цепочку, не переставая лыбиться. Из-за угла появились неизменные жмотовские дружки, с ними ещё два пацана из его класса и Антон Зацепин по кличке Янус.

Антон сам по себе был парень хороший. Невысокий, коренастый, довольно симпатичный, всегда аккуратный и подтянутый в беленькой отглаженной рубашке и чёрных брюках. Если встретиться с ним один на один, можно было о книгах поговорить, о фильмах, и ещё о рыбалке – это дело он очень любил и больше всего горевал об удочках и поплавках, когда ребятам ограничили выход с территории интерната. Но если Антон пересекался с кем-то из школьного хулиганья, он тут же подхватывал их манеру поведения: ссутуливал плечи и запихивал руки в карманы, неряшливо выпускал один край рубахи поверх брюк, начинал смотреть исподлобья, подзуживать, обзываться. Правда, если вдруг назревала драка, то Антон мигом исчезал, ну или стоял в сторонке будто ни при делах.

Таким Антон был с самых младших классов. А кличка появилась после пятого, когда учитель истории рассказывал про древнеримских богов, и упомянул двуликого Януса, одно лицо которого смотрело в прошлое, а другое в будущее. После падения римской империи этот бог превратился в символ двуличности и лицемерия. Вот тут-то ребята и признали в Янусе Зацепина. Прозвище ему очень даже нравилось, ведь дали его в честь божества и неважно в каком контексте.

Вот и сейчас Антон выглянул из-за спины Жмота, взлохматил себе волосы пятернёй, и, не глядя Костику в глаза, спросил:

– Мирских, а ты чего это руки распускаешь? За такое Илюха имеет право требовать сатисфакции. Да, Илюх?

Жмот усмехнулся, поскрёб макушку и сплюнул в траву. Видать слова такого он не знал, а спрашивать при ребятах было несолидно.

– Пошли-ка, Мирских, за котельную, – хищно прищурившись и намотав цепочку на кулак, проговорил Жмот. – Поговорим малость.

И почему-то именно в этот момент Костик заметил, как забавно распух у Клюева нос: справа он выглядел вполне по-человечески, а слева немного превратился в розовую картофелину. Костику стало смешно, и он, не сдержавшись, фыркнул.

– Хихикаешь? Ну-ну… – Жмот поднял кулак с намотанной цепочкой и надавил им в раскрытую ладонь. – Думаешь шучу? Да мне пофиг, что я в карцер пойду. Кровь за кровь.

Костик не шевелился, но мысли в его в голове крутились вихрем в попытке придумать план собственного спасения. Идти к котельной с подобной компанией было смерти подобно, ни в какую честную драку Костик не верил. Да и о какой честности могла идти речь, когда Жмот продолжал демонстрировать цепочку, а его дружки противно ухмылялись.

Неожиданно Жмот гаркнул так, что все вздрогнули:

– Ну-ка, брысь отсюда, мелюзга! Не фига уши греть!

Оглянувшись, Костик обнаружил позади себя целую ватагу ребят со стадиона. А он уже и позабыл про прилетевший мяч, хотя всё ещё держал его в руках.

– Я чё, непонятно говорю?!.. – Жмот сделал выпад вперёд, но никто из младших не среагировал, только заперешёптывались с волнением.