Ту, что всего одна на свете!
Прожекторами шевеля,
Напрягши маяки до боли,
Да сохранит тебя Земля,
Пилот, в твоей опасной доле.
И стоя на своём посту,
На грани темноты и света,
Я Землю сохраняю ту,
Что лучше нет, и хуже нету.
Так нужно каждому из нас
В своём пожизненном полёте,
Не прерываясь ни на час,
Всегда хранить, беречь кого-то.
…И напряжённые зрачки
Остановив на альтиметре,
Пилот доверчиво хранит,
Ту, что всего одна на свете.
Ночь тревоги
Была объявлена тревога.
Всю ночь не спал, насторожён,
Готовый к исполненью долга,
Ракетный наш дивизион.
А ночь была такою белой,
И словно встав на якоря —
На маковки елей – горела
Неярко рыжая заря.
А мы сидели до рассвета,
Врагам – застава на пути.
И чутко нюхали ракеты
В зелёном небе – кто летит?
А эту ночь мы пропустили.
Под утро нам был дан отбой —
Наверно, потому, что были
Мы все принять готовы бой.
День рождения
Я заступаю в день рождения
дежурным пульта наведения.
Нас трое у большого пульта.
Минуты, строгие, как пули.
Они лежат у нас в ладонях
так, как лежали бы в обоймах.
И шесть часов, как шесть снарядов,
как мегатонные заряды,
и каждый грозен и тревожен,
и каждый час взорваться может.
А на экране, как по фронту,
Земля развёрткою развёрнута.
И мы следим за нею пристально,
мы бережём её так истово.
Мы бережём её старательно,
как берегут детишек матери,
как берегут любимых девушек,
в голодную годину – хлебушек,
как совесть берегут от тления,
как знамя – посреди сражения.
Мои товарищи суровы.
Лишь редко глухо стукнет слово.
Мои товарищи спокойны,
как будто им подвластны войны.
И нет на лицах их тревоги.
Они сейчас почти как боги —
из тех, что держат шар земной
в тугих руках над головой…
Хороший шарик голубой,
с росой, с рассветами, с тобой,
с моим вихрастеньким сынишкой,
и с недочитанною книжкой,
где столько много недоделано,
где мы у пульта наведенья,
чтоб мирны были дни рожденья.
Зона
Песка и полыни смешенье.
Жарищи безжалостный свет.
Разбитые напрочь мишени.
Обломки крылатых ракет.
Мы в Зону уходим не строем,
минуем внимания знак,
и делаем дело, о коем
не всем полагается знать,
без спешки, но без передышки…
И время зависнет, как взрыв,
пока не развоется вышка,
покуда в стрельбе перерыв.
А после угрюмой сирены,
когда мы кончаем наш труд,
то в Зону, солдатам на смену,
стадами сайгаки идут.
Бегут, как в пустыню – аскеты,
спасать отбивные бока,
как будто бы лучше ракеты,
чем дюжина пуль из А-Ка.
Они исповедуют ныне,
в двадцатый расстрелянный день,
что лучшее в мире – пустыня
и взрывы
– но без людей.
Зимой тут безлюдья законы,
мороз над пустынею крут…
Опять отправляемся в Зону.
И снова сайгаки бегут.
Песня пули
Сплошная сталь вокруг меня
И только впереди —
Тоннель, как выход из огня,
С нарезкой на пути.
Конец тоннеля – свет во мгле,
А значит – цели там.
Но я пока лежу в стволе
И вешу девять грамм.
Заряд в порядке, капсюль сух,
Из дула я гляжу,
Перед своим полётом дух
Пока перевожу,
Готова к выстрелу вполне —
А выстрел будет дан!
Но я ещё лежу в стволе
И вешу девять грамм.
И обстановка мне ясна,
Из дульного зрачка
Я вижу этот мир сполна,
Я жду наверняка.
Тревожно нынче на земле
И невтерпёж врагам.
А я уже лежу в стволе
И вешу девять грамм.
Всего-то дела – навести,
Да и спустить курок!
Боёк ударит в зад – лети,
Не выбирай дорог!
И я не в гневе, не во зле
Пульну навстречу вам…
Пока что я лежу в стволе
И вешу девять грамм.
Но тот, кто выставит прицел,
И кто нажмёт курок,
Пусть поглядит, покуда цел,
На лучший из миров.
Он должен знать, а если нет —
Скажите – где-то там
Моя сестра лежит в стволе
И весит девять грамм.
Мужество
Берёт за горло волк, зверея с голоду.
А заяц прочь бежит, коль что не так.
Бредёт на бойню бык, понурив голову,
Но прячется в расселине слизняк.