Вокруг дерева суетились двое: Степан и кабан. Секач был крепко ранен. Его нижняя челюсть, покалеченная пулей, брызгала алой кровью на снег, но он упорно пытался зацепить клыками охотника, который ловко уворачивался от его окровавленной морды, скрываясь за стволом дерева. В тот момент, когда Иван подключился к процессу, одна лыжа была Степаном потеряна и кабан уверенно стал доставать свою жертву пятаком. Ещё чуть-чуть и порвёт ногу своему врагу, а там и до всего остального дотянется. Степан поступил рационально – не стал терять время и освобождаться от последней лыжи, а подпрыгнув в невероятном прыжке зацепился за сук над головой и шустро забрался на него, вместе с запутавшейся на ногах короткой лыжей. Ружьё бросил, понятное дело. Секач, увидев, что до жертвы не добраться, переключился на оставшуюся под деревом лыжу и вещмешок, вмиг растерзав их в куски и лохмотья. Тут Иван и вдарил по нему с двух стволов. Секач оказался на удивление крепким и даже после новых ранений упокоиться не собирался: сидел с перебитым позвоночником на снегу, жутко поглядывая на своих врагов налитыми кровью глазками, скалил морду и скрипел клыками. Степан спрыгнул со своего убежища и первым делом отыскал в сугробе ружьё, прочистив стволы и сменив заряды. Прицелился секачу прямо в пасть, но тут Иван подал голос:

– 

Погоди. Надо его кастрировать, пока живой. А то мясо в рот не возьмёшь. Смотри какой матёрый.

– 

Как ты это себе представляешь? – Степан от удивления опустил ружьё.

Иван деловито скинул с плеч вещмешок, пристроил рядом ствол и вытащил из ножен длинный нож.

– 

Ты его трави спереди, – указал клинком, с какой именно стороны, – а я сзади буду оперировать.

Степан качнул головой, выказывая сомнение в успехе такой идеи, но послушно начал отвлекать внимание зверя на себя. Секач упрямо кидался на него, пытаясь дотянуться и, когда его обездвиженная часть на рывке приподнималась из снега, Иван успевал делать короткие точные надрезы…

После того, как полевая хирургия была окончена, предстояла не менее важная задача – выбраться к машине, что стояла за пять вёрст от поляны. А лыж на двоих осталось всего три. И тут снова Иван проявил смекалку. Нарезал с подбрюшья убитого кабана тонкие полоски шкуры и смастерил из остатков изуродованной кабаном лыжи вполне рабочий снегоступ. Так и выбрались, и трофей с собой притащили на волокуше. В общем, тогда Иван восстановил свой статус-кво.

Пообщаться обоим выпало в пятницу, когда уже собрались выезжать на старицу, чтобы, переночевав, отстоять утреннюю зорьку.

– 

До 15 сентября времени вагон и маленькая тележка, – Иван развивал свою мысль. – Паныч всяко потащит свою бригаду на Старые ёлки, там лось всегда держится. А это обход Сахи. Багун его на время охоты куда нибудь уберёт, понятное дело. Надо сделать так, чтобы Саха помешал охоте Паныча. Тогда председатель его точно уволит.

– 

Не знаю, не знаю, – Степан сомневался (одно слово – Стёпа!), – за что Багуну его увольнять? За хорошую работу?

– 

А если у Сахи дома найдут лосиное мясо?

Оба посмотрели друг на друга, осмысливая эти слова. Если найдут при обыске, то это, конечно, дело другое. Дальше цепочка размышлений замкнулась:

– 

Значит так: пока Саха в лесу, заносим мясо ему во двор. Звоним в полицию. Он возвращается из леса и его принимают с мясом. Всё!

Если идея Ивана Степану и не понравилась, то он не подал вида. Только спросил:

– 

У тебя мясо ещё осталось?

– 

Есть пара кусков копчёного. Как знал оставил.

Оба синхронно кивнули: копчёное самое то, нет нужды держать в холодильнике. Значит и подбросить проще. А раз всё так просто, то зачем откладывать?