Иногда Ван Чуньшэню казалось, что люди его ремесла почти что сыщики. Ожидая у ворот ресторана, видишь, кто с кем пошел обедать, начинаешь думать, они вместе подымают бокалы из-за дружбы или же ради какой корысти. А уж у кого с кем роман, часто обнаруживалось по ночам, когда проезжал в неурочное время чей-то дом.

Транспортные средства в Харбине – это главным образом рикши и экипажи, запряженные лошадьми. Машины тоже имелись, например французские «рено», но позволить себе ездить на них могли только большие чиновники и знатные особы, таковых было мало. Рикши в основном бегали в пределах одного района, а вот коляски ходили и между районами. Зимой некоторых лошадей запрягали в сани, но большей частью по улицам разъезжали экипажи на колесах. Коляски эти бывали двухколесные, бывали и четырехколесные. К четырехколесным в основном относились дрожки, которыми управляли русские. К ним обычно полагалось две лошади, а в двухколесную коляску запрягали одну. Экипаж с парной упряжкой ехал быстрее, поэтому и стоил намного дороже. Двухколесная коляска Ван Чуньшэня, запряженная одной лошадью, нравилась людям из-за того, что, во-первых, черный жеребец был резвым и не уступал в скорости паре лошадей; во-вторых, сама коляска была броская, с резными окнами со всех сторон, а на потолке имелась резьба с изображением ивовых ветвей и сорок, что дарило ощущение счастья; ну а в-третьих, Ван Чуньшэнь никогда не жадничал при взимании платы. Например, поездка от Саманной улицы до вокзала стоила для парного экипажа один рубль, а для одинарного – пятьдесят копеек, он же брал только сорок копеек. Кроме того, по правилам извоза, накануне Рождества и Пасхи, на Новый год и Праздник весны плату следовало взимать вполовину бо́льшую, а Ван Чуньшэнь увеличивал оплату сугубо символически. Если время ожидания клиента превышало десять минут, он редко просил за это дополнительные деньги. Конечно, если кто-то настаивал, то он деньги брал. Он полагал, что залог прибыли в том, чтобы были хорошие отношения, много клиентов, больше поездок.

Синькова часто брала его экипаж, и вовсе не из-за дешевизны. Прежде всего ей нравился черный жеребец: он был резвым и элегантным, поступь его была уверенной, и он хорошо понимал людей. Пока ты удобно не уселась – даже если возница прикажет трогать, конь чуть помедлит. Когда пассажир сходил с коляски, конь поднимал голову и бил в землю передним копытом, словно прощаясь. А еще женщине по душе были красота, комфорт и удобство этой коляски. Летом в карете обдувал прохладный ветерок, а зимой от холодного ветра защищали ватные занавески и не так пробирал холод. Наконец, нравился ей и характер возницы: он никогда не лез с разговорами и постоянно заботился о клиентах: в жару всегда имел наготове зонтик и веер, а в холода, чтобы у пассажиров не замерзали ноги, в карете лежал ватный коврик, в который можно было их закутать. Вид его тоже говорил о порядочности. У него было квадратное лицо, густые брови, приплюснутый нос, широкий подбородок, чуть грустные черные глаза, на людей он смотрел внимательно, в общем, не походил на перекати-поле. Синькова дважды в неделю выступала в театре и всегда ездила в его экипаже. Разумеется, по воскресеньям коляска Ван Чуньшэня почти всегда была в ее полном распоряжении.

Возможно, из-за того, что он кормился извозом, Ван Чуньшэнь в отличие от некоторых китайцев не испытывал к русским неприязни. Все-таки русские прокладывали дороги, а еще строили дома. Проехаться по хорошей дороге – ни с чем не сравнимое удовольствие. Опять же, когда с облучка глянешь на разнообразные дома, то радости не меньше, чем от любования картинами. Особенно ему нравились церкви – когда шел снег, у них словно вырастали белоснежные крылья, казалось, что они вот-вот оторвутся от земли и взлетят.