– Есть! – по-военному отчеканил Долгов, поднимаясь со стула.

Министр тоже встал.

– И вот еще что, Анатолий… понимаю, тяжело тебе сейчас, но головы не теряй, держись.

– Спасибо, – тяжело вздохнул Долгов.

– Расследование закончено?

– Да. Водитель не справился с управлением. От границы до Уссурийска сами знаете, какая дорога.

– Печально.

– Да что теперь!.. Вы правы, надо жить дальше.

– Правильно, давай-ка побыстрей приходи в себя, к Москве привыкай… Кстати, слухи ходят, что ты аки пустынник живешь? В квартире беспорядок, ешь всухомятку. А у нас хорошая столовая, там и завтраками вкусными кормят. В общем, узнай у зама по тылу все свои права и живи, как положено по должности. Понял?

– Слушаюсь, – кивнул Долгов, удивленный резким переходом на бытовую тему.

– А насчет нашего прожекта… конечно, позора на границе не хотелось бы. Я с Егором Кузьмичем посоветуюсь, а может, и с Михаилом Сергеевичем. Все, опаздываю! – закончил разговор министр.

Выйдя из кабинета начальника, Долгов грустно вздохнул. Ну вот, опять напомнили! И снова всплыли у него в памяти тот последний, счастливый вечер и трагическое утро следующего дня. Тогда, только что приступив к службе в Прибалтике, он направлялся по заданию Москвы в командировку на Дальний Восток и соблазнился предложением взять с собой супругу, чтобы Оля повидалась с друзьями, ведь целых шесть лет бок о бок жили-служили… Он оставил ее во Владивостоке, а сам улетел на Камчатку. Когда она с водителем и охраной ехала домой, машину занесло на скользкой дороге и на полном ходу ударило правым боком в дерево на обочине. Большое, толстое дерево… Господи, зачем он взял Олю с собой?! Если бы… Да что теперь – «если бы»! Поздно! И к черту, к черту воспоминания! Сам только что сказал: «Надо жить!»

Взгляд его уперся в дверь кабинета заместителя Начальника управления по тыловому обеспечению, и Долгов потянул на себя дверную ручку.

Улицы небольшого городка на севере Афганистана были пустынны. Вечерело.

Ветров медленно шел вдоль базарного ряда. Двери дуканов были закрыты на большие висячие замки.

Возле одной из лавок Ветров замедлил шаг. Она была разгромлена. Стена дукана почернела от копоти, двери заколочены крест-накрест досками, за ними виднелась разбитая витрина.

Ветров подошел поближе. Под ногами хрустнули осколки стекла. Внутри дукан был полностью опустошен, на полу валялся какой-то хлам. Пожилой торговец сидел на помосте рядом со своей лавкой, пил чай из пиалы и слушал транзистор, из которого лилась тягучая восточная мелодия.

В нескольких шагах от торговца Ветров остановился, снял с ноги башмак и сделал вид, что вытряхивает из него камешек. Кивнул торговцу:

– Салям алейкум.

– Салям.

Торговец жестом показал, что Ветров может присесть рядом с ним. Музыка в транзисторе закончилась, и хорошо поставленный мужской голос начал вещать на дари.

Торговец протянул Ветрову пиалу с чаем.

– Спасибо. Хороший у тебя приемник, – заметил Ветров, чтобы как-то начать разговор.

– Хороший, только, бывает, слова плохие говорит. Слышишь «войне конец, сдаваться всем надо, оружие шурави отдать». Хитрые, шакалы! Мы, значит, без оружия, а они – с пушками и танками!

Торговец покрутил ручку настройки. Сквозь помехи пробилась русская речь. «Новые мирные инициативы Советского Союза были с воодушевлением встречены…» – успел произнести приятный женский голос, прежде чем торговец, поморщившись, крутанул ручку. Наконец приемник, похрипев, снова уловил национальную афганскую мелодию, и торговец удовлетворенно кивнул.

– Слова и правда плохие, а приемник все равно хороший. Японский. Трудно такой достать.