«Хоть бы знак какой дал… – думал Долгов. – Аможет, он сейчас, выполняя задание командования, ходит в тылу противника с какой-нибудь душманской бандой по горам, и зовут его не Сашкой, а Бурбаханом или Абдулой? Эх, перетащить бы его в Москву, себе под крыло… Хватит ему уже под пулями шляться, жизнью рисковать… Заслужил».

Всего три недели назад Долгов получил высокое назначение в Москву, в Главное управление Государственной таможенной службы на пост заместителя руководителя. Некоторые из его друзей и коллег отнеслись к такому стремительному взлету с легкой завистью, считая, что Долгову повезло. Но большинство радовались: редкий случай, назначили своего, без блата, что называется, от станка. Ведь за плечами у Долгова было шесть лет руководства таможнями на Украине, Дальнем Востоке, на афганской и иранской границах, в Прибалтике.

Долгов невольно усмехнулся, вспомнив о том, что через полчаса после того, как его после собеседования в ЦК утвердили на должность, Матиас Руст на своем легком самолетике, легко преодолев надежные противовоздушные кордоны, сел прямо на Красной площади. Случись это на час раньше, неизвестно, чем кончилось бы для Долгова собеседование в ЦК и состоялось бы оно вообще… Долгов считал, что таким назначением ему оказана большая честь, и был готов работать на износ. Но Москва есть Москва, и ему, провинциалу, первое время было трудно приспособиться к новым условиям на службе и в быту.

Анатолий вдруг вспомнил вечер, когда они с Олей на кухне пили красное вино и строили планы на будущее, и нахмурился. Он часто думал о погибшей жене. Как же нелепо, глупо, абсурдно все произошло!..

Он проводил обычное утреннее совещание, когда ему сообщили об автокатастрофе. Сначала он не поверил – решил, это чья-то глупая злая шутка, а когда до него, наконец, дошло, бросился к жене в больницу, забыв обо всем – и о совещании, и о своих подчиненных. Он так любил Ольгу!.. Но он не успел. После аварии его жена прожила всего полчаса. Врачи сделали все, что могли, он в это поверил.

Долгов бросил порезанную колбасу в кипящее масло, одно за другим разбил о край сковороды два яйца.

Хорошо, что в этом городе ни улицы, ни квартира – ничто не напоминало о погибшей Оле. Только фотография на подоконнике…

В глубине квартиры зазвонил телефон. Долгов бросился в спальню. Третье яйцо, оставшееся на кухонном столе, покатилось и с хрустом шмякнулось на пол.

Долгов схватил трубку, отрапортовал по-военному:

– Долгов слушает. Нет, ничего, докладывайте… Где? В Измаиле?

Слышно было хорошо, но Анатолий настолько привык к плохой связи, что говорил громко, почти кричал. Прижимая трубку к уху плечом, он потянулся к кителю, достал из кармана ручку и блокнот.

– А что экспертиза?.. Понятно. Дело возбудили?.. Пожалуйста, повторите еще раз фамилию задержанного. Как? Сар-ки-сов. Хорошо, пришлите докладную. Сегодня же, к часу, в два – совещание у министра. Спасибо.

Когда он положил трубку на рычаг, на книжном шкафу начал трезвонить будильник. Долгов обернулся к окну, посмотрел на фотографию улыбающейся женщины. И улыбнулся в ответ:

– Ну, с добрым утром, Олек!..

Видно, и вправду существует какая-то необъяснимая, незримая связь между близкими людьми, потому что не зря в это утро Долгов вспомнил о Саше Ветрове.

По горной афганской дороге, под нависающими над нею массивными скалами полз старый, расписанный разноцветными арабскими узорами автобус-«бурбахайка». Он был набит под завязку: несколько человек ехали на крыше, среди узлов и мешков, мальчишки висели на подножке. Лица и руки людей были покрыты густым слоем белесой пыли.