– Здравствуй, Жень, – прищуренно, чуть в спешке поздоровалась Татьяна. – Давай посидим немного, – сказала она, держа в правой руке черную мокрую тряпку, с которой тонкой прерывистой струей стекала вода, в другой была зеленая полуторалитровая пластиковая бутылка с продырявленной в нескольких местах белой крышкой. – Не торопись, ты поздоровайся пока, – говорила она в легкой суете. – А я еще за водой схожу. Работы много… Я еще покушать взяла немного. – Она показала на белый пакет, лежащий рядом под большой старой березой. – Потом покушаем.

– Хорошо, – послушно ответил Евгений, – хорошо, – медленно подходя к могиле Катерины.

– Не торопись, – повторила она бодро, затем повернулась и пошла в сторону домика сторожа, держа в руке пустую пластиковую бутылку. Он плавно обошел могилку, смиренно встав возле мраморного надгробия. Евгений молча смотрел на фотографию Катерины, собираясь с расплывшимися мыслями, ему казалось, что эта девушка на изображении вот только-только, буквально секунду назад, задала какой-то очень важный вопрос. Он смотрел на ее лицо, на ее грустные глаза и каменные губы, вечно замершие в ожидании ответа, затем протянул к плите кисть и постучал три раза.

– Ну, здравствуй, Катерина, – тихо произнес он скорбно, растерянно, сдавленно.

Окантованные гранитом края могилы по обе стороны находились в тесной близости с другими, особенно была близка могила с левой стороны, до которой было не больше тридцати сантиметров, из-за чего могилка Катерины казалась неестественно втиснутой, будто нарочно, злостно вдавленной в общее серое бесформенное нагромождение холодной земли, памятников и оградок.

На буром прямоугольнике могильной земли из желтых опавших листьев растущей в паре метров старой раскидистой березы безжизненно торчали выцветшие искусственные цветы: тюльпаны, розы, гвоздики. Тропинки, окружавшие могилу Катерины, были заметены толстым слоем старых почерневших листьев, мелкими ветками, комковатой бесформенной грязью. Евгений увидел грабли и метлу, лежавшие связанными около березы. Неподалеку через участок, согнувшись в белом платке над старым ржавым надгробием, что-то невнятное причитая, одиноко работала немного полноватая пожилая женщина.

– Ну что, – сказала Татьяна, быстро вернувшаяся с полной бутылкой воды, – готов к работе? Сейчас, сейчас. – Она взяла связанные инструменты возле березы и, размотав, вручила Евгению старые, видавшие виды грабли. Их покрытый столетним глянцем от прикосновений тысяч рук черенок был изогнут почти как лук и вдобавок ко всему был издевательски коротким, так что, собирая с помощью этих граблей опавшие листья, Евгению приходилось время от времени разгибать затекшую спину и, качая головой, искренне удивляться этому чудо-инструменту.

Евгений быстро определил фронт своей работы. Взяв грабли, он усердно стал убирать черные запрелые слои сложенных листьев, под напором его отчаянного труда они легко отходили от влажной земли, но, где-то местами стараясь убрать все подчистую, он не понимал, где заканчиваются листья и начинается земля. Объем собранных листьев в итоге получался довольно-таки внушительным, так как Евгений не мог остановиться, словно по линейке, у границ, указанных ему Татьяной, и он решил убрать немного за их пределами. Его грело то, что он знал, что делает доброе дело, убирая тропинки около других могилок. Облагораживая чужие тропинки, он понемногу приближался к женщине в белом платке, наводившей порядок, на кажущемся почти заброшенном участке без ограды. Евгений, аккуратно посмотрев на надгробие, предположил, что, возможно, это ее усопшие родители.