– Ну? – не выдержала Анна.

– Я никому не велел за тобой следить.

Теперь паузу пришлось взять ей.

«Как это? А кто же, не особо скрываясь, ходил за мной все лето? На блошиный рынок, по лавкам на Руа ду Бенформозу. Кто заходил в соседний вагон электрички каждый раз, когда я ехала в Синтру? Кто доводил меня чуть не до виллы и растворялся в лесу, чтобы снова возникнуть на станции?»

– В любом случае, дорогая, это не мои люди.

– А чьи? – у Анны сел голос.

– Я тоже очень хочу это знать.

Он выглядел озабоченным, но не испуганным, и это придало Анне немного уверенности.

– А я хочу знать – зачем, – Дина говорила сдержанно и спокойно, как всегда верно оценив серьезность ситуации. – Зачем кому-то следить за тобой? Разве все не закончилось весной?

«Вообще-то весной все только началось, – мысленно возразила Анна. – Я приехала в Португалию по документам, которые, пожалуй, можно назвать поддельными – срочный рабочий контракт и бизнес-виза, непонятно как полученные в закрытой на жесткий карантин Москве. Путешествие из Москвы в Лиссабон было организовано человеком, за которого я собиралась выйти замуж. Серьезно ведь собиралась, дурища! А человек оказался редкой скотиной, которого интересовали только мои деньги».

Деньги. Как раз весной Анна узнала, что у нее есть деньги. Вернее, нечто, стоящее больших денег – дом в Синтре, двухсотлетний особняк «Ласточка», семейное гнездо рода Оливейра, который перешел ей по праву прямого наследования. То есть, перейдет, как только будут должным образом оформлены документы.

– На этот счет у меня не очень хорошие новости, – вздохнул Джон. – Адвокаты работают, но вступить в права наследства ты сможешь в лучшем случае через год.

– Через год? – Анну словно ударили по голове.

– И это еще очень быстро, – неохотно признала Дина. – У нас и в обычное время бюрократия работает… э-э-э… по скрипу. А сейчас… сама видишь.

– И еще новость: дальние родственники старика не будут претендовать на наследство.

– Чего это? – удивилась Анна.

Она хорошо помнила, как заходился в криках тот тип, как называл ее мошенницей и грозился вывести всех на чистую воду. Он ведь уже мысленно продал «Ласточку», а на вырученные деньги мысленно уехал жить в Майами. А ведь сам-то он старику Оливейре даже кровным родственником не был – всего лишь муж внучатой племянницы.

– Их совершенно добровольное решение, – Джон произнес это таким тоном, что сразу стало ясно: добровольное, как же.

Методы Джона решать проблемы вызывали у Анны моральный дискомфорт. Этот эвфемизм она использовала для замены слова «страх». Ведь это нормально – бояться человека, способного на холодную просчитанную жестокость. А Джон совершенно точно на такое способен.

Страх, невольное восхищение, желание заслужить его одобрение и чувство безопасности, когда он рядом. Обида. Короткие вспышки ненависти. Весь этот тугой клубок взаимоисключающих эмоций мучил Анну до тех пор, пока Дина не сказала: «Да ты относишься к нему как к отцу». И еще сказала: «Но он тебе не отец. И он тебе никогда не причинит вред, по крайней мере, пока у него будет выбор».

Дина говорила сквозь зубы, словно признавала за врагом что-то хорошее. И ко всем Анниным чувствам добавилось еще одно – доверие. Она доверяла Джону, несмотря ни на что. Даже на то, что не знала его настоящего имени.

– Значит, это не родственнички, – заметила Дина. – И значит, дело не в доме.

– А может, они согласились не претендовать для отвода глаз. А сами хотят накопать на меня компромат, пойти в суд, забрать «Ласточку», а меня – в тюрягу!

Джон вскинул руки в примирительном жесте.

– Анна, я абсолютно уверен, это никак не связано с наследованием дома. «Ласточка» – твоя, и это факт, который лишь осталось закрепить юридически. Кстати, ты можешь ездить туда на совершенно законных основаниях.