С трудом сползаю с кровати, и ноги подкашиваются, будто сделаны из ваты. Начинаю поиски аптечки, роясь в ящиках с той же осторожностью, с какой сапёры обезвреживают бомбу. «О, великий аспирин, избавь меня от мучений» – эта молитва крутится в голове навязчивой мантрой.

Пока таблетка медленно растворяется в желудке, я проверяю телефон. Сообщение от Инги:

Ирга: «Как ты?»

Следом – второе, уже с характерной для неё лёгкостью:

«Заскочу к тебе после пар, очень соскучилась! С меня – кола и кислые мармеладки, с тебя – хорошее настроение 😊».

Отвечаю что-то невнятное и валюсь обратно в постель, благодарная хотя бы за то, что подруга не пытается вытащить меня на улицу. Видимо, на каком-то подсознательном уровне она чувствует: сегодня я не способна на такие подвиги.

Проходит ещё час. Час апатии, тупой боли и попыток собрать себя по кусочкам. Но постепенно таблетка делает своё дело, и я наконец нахожу в себе силы подняться.

На кухне – последствия вчерашнего урагана: пустые бутылки, смятые салфетки, следы помады на бокале. Я методично заметаю следы наших с Ви безумств, будто стираю улики преступления. Даже пожарить омлет с беконом получается – руки дрожат, но не настолько, чтобы уронить сковороду.

Ем медленно, почти механически, уставившись в телевизор. На экране – очередное шоу о беременных подростках, их наигранные драмы и слезы. Впервые за долгое время я ловлю себя на мысли: «Спасибо, одиночество, что уберегло меня от этого цирка».

Раздаётся стук в дверь.

Инга.

Она врывается в квартиру, как торнадо, и прежде чем я успеваю что-то сказать, её руки уже обвивают меня в тугом объятии. Подруга одета в свободный укороченный топ, обнажающий загорелые плечи, и рваные джинсы. Её тёмные короткие волосы взъерошены, будто она только что выбежала из ветра, а ярко-розовые пряди у висков бросаются в глаза, как вспышки неонового света. На ногах – потрёпанные кеды, будто она и правда мчалась сюда, не разбирая дороги.

Мы не виделись больше недели – с тех самых пор, как я выписалась из больницы. От её напора голова снова начинает пульсировать, но я стискиваю зубы и не подаю виду.

– Я обязала тебя лишь одним условием, – говорит она, отстраняясь и изучая меня взглядом, – и ты его провалила. Ну и в каком ты состоянии?

В её голосе – знакомая нота. Лёгкое, почти привычное осуждение, приправленное заботой.

– В состоянии «никогда больше», – бормочу я, закутываясь в плед, как в кокон.

Она кивает, будто это единственно возможный ответ, разливает колу по стаканам и устраивается напротив.

– Рассказывай.

И я рассказываю. Медленно, с паузами, иногда спотыкаясь о собственные мысли. Про заброшенный завод, про тот проклятый бар. Про смех Ви, звонкий и заразный. Про шампанское, бьющее в потолок.

И про него – тёмного незнакомца, чей взгляд будто прожигал меня насквозь. Эту часть слегка приукрашиваю – Инга не любит «жуткие истории».

– Ты серьёзно? – она ставит стакан с таким звоном, что я вздрагиваю. – Ты, которая даже на собственном дне рождения отсиживалась в углу, вдруг полезла танцевать на бар? С какой-то… Викторией?

– Виолеттой, – поправляю я.

– Неважно! – Инга вздыхает, проводя рукой по волосам. – Ладно, ты выпила, окей, бывает. Но кто эти люди? Ты же даже не знаешь, чем это могло закончиться!

Я молчу. Потому что знаю: она права. Потому что где-то в глубине сознания шевелится что-то холодное и липкое – страх. Не только от похмелья, а от осознания: вчерашняя я была… другой.

– Просто будь осторожнее, – смягчается она, протягивая мне мармеладку. – Ты же не хочешь превратиться в одну из этих…

– В одну из каких? – поднимаю на неё взгляд.