– Нет, спасибо, – моя голова гудит, будто в неё встроили старый заводской мотор. – Я хочу свою кровать. Свои подушки. Своё одеяло. И тишину. Ооочень много тишины.

– Ну, как знаешь, – Ви пожимает плечами, но в глазах читается лёгкая тревога. – Напиши, когда доедешь.

– Обязательно, – обнимаю подругу, чувствуя под пальцами холодную кожу и запах дыма, духов и чего-то электрического – будто сама ночь впиталась в неё. – Всё будет в порядке.

Сажусь в такси, и мир за стеклом плывёт, как в тумане. Город просыпается медленно, нехотя, и я прилипаю лбом к холодному стеклу, борясь с тяжестью век. Закатное небо уже сменилось рассветным – густо-розовым, с фиолетовыми прожилками, будто кто-то размазал акварель по мокрому холсту.

Неужели уже осень?

Скоро листья пожелтеют, как страницы старого романа, и воздух пропитается запахом корицы, будто кто-то поджёг пачку пряных сигарет. Скоро я буду пить тыквенный латте, закутавшись в плед, и снова пересматривать «Сумерки» – потому что осень без Беллы и Эдварда это не осень, а просто унылое умирание природы.

Первый день сентября.

И я проведу его как богиня лени – в постели до самого вечера, пока солнце не скроется за горизонтом, и комната не наполнится синим мраком.

Добравшись до дома, я едва доползаю до порога, и если бы не необходимость смыть с себя следы вчерашнего безумия, уснула бы прямо здесь, свернувшись калачиком на коврике с надписью «Welcome». Но кожа уже шепчет мне проклятия, а тушь превратилась в чёрные реки под глазами. Печатаю сообщение Ви.

Я: «Я дома. Бегу в душ смывать шампанское, помаду и грехи. Пальцы слипаются, будто у лягушки – может, я и правда превращаюсь в животное после такой ночи?»

Ответ приходит мгновенно – значит, она ждала, может, и в правду волнуется.

Ви: «Хах, отлично. Мы тоже дома. Макс всю дорогу трещал о тебе, как сумасшедший. Если бы я не знала его всю жизнь, подумала бы, что он влюблён.»

Я смеюсь. И вдруг вспоминаю всё:

Громкую музыку, от которой дрожал пол.

Танцы в полумраке, где тела сливались с тенями.

Её руку на моей талии.

Его взгляд, когда он подал мне стакан, и наши пальцы ненароком соприкоснулись.

Как я могла так долго прятаться от всего этого?

Я: «Спасибо за самую яркую ночь в моей жизни. Обними Макса от меня. Спокойной ночи. Или утра. Или чего-то среднего.»

Ви: «Сладких снов. Целую.»

Наше время

Сознание продирается сквозь свинцовую пелену похмелья. Голова – тяжёлая, словно отлитая из чугуна, каждый вздох отдаётся в висках глухим, неровным стуком. Мир за окном кажется нарочито ярким, злым, солнечные лучи бьют в незащищённые зрачки, как осколки битого стекла.

Я лежу, придавленная невидимым грузом, и лишь через несколько мучительных секунд понимаю: под боком что-то твёрдое и холодное. Мобильный телефон. Видимо, всю ночь он служил мне подушкой – на экране засохший след от помады, а в углу трещина, которой вчера ещё не было.

Пытаюсь приподняться – и тут же падаю обратно, потому что комната внезапно наклоняется, пол уходит из-под ног, а потолок медленно вращается, как карусель в парке аттракционов. В висках пульсирует боль, во рту – привкус пепла и прокисшего коктейля, от которого сводит челюсти.

Что, чёрт возьми, было вчера?

Память выдаёт обрывки, как кадры из испорченной киноплёнки: Ви, её смех, разливающийся по барной стойке, словно шампанское из опрокинутого бокала; искрящиеся брызги, взлетающие к потолку; и его глаза – тёмные, неотрывные, следящие за мной из глубины зала, будто два уголька в пепле ночи.

Я накрываю лицо руками и стону.

Господи, я танцевала на баре. Я…

Тело ломит, будто его переехал грузовик, а потом ещё и пнули на прощание. Голова раскалывается на части, словно кто-то методично вбивает в неё клинья. Видимо, так вселенная решила напомнить: за каждое безумное решение рано или поздно приходится платить. И платить дорого.