Я сидел на диване до обеда, до трясучки вглядываясь в непонятный журнал, валяющийся на полу. То ли это была книга учёта чего-либо, то ли ещё что-то, но не тетрадь, что я вытащил вчера из тумбочки. Никакой тетради не было!

После обеда, я всё же набрался смелости сходить в душ, наспех умыться, одеться, и выбежать вон из квартиры. Не возвращаться бы уже обратно и вернуться хоть к матери. Да хоть даже к Оксанке. Однако мне вдруг захотелось первым делом сходить в гости к матери Славика. Может спросить адрес психиатрической больницы и навестить там Славика?

Но в доме Зинаиды Степановны меня ждало очередного , не менее сильное моральное потрясение. Старушку я застал в дверях, в чёрном платке и зарёванную. Славка этой ночью умер.

***

Носик стучал о край фарфоровой чашечки, когда женщина пыталась налить мне чай. Я забрал у неё заварник и обслужил сам себя, налив чай Степановне.

А она, словно и меня-то не замечая, принялась вдруг рассказывать про внука.

Сиротой Славик остался ещё в третьем классе. Почему-то я сам не помнил этого и был потрясён услышанным. Славик потом замкнулся в себе. Поначалу даже с бабушкой не разговаривал. Подолгу сидел дома, не выходя на улицу. Его жизнью были школа и дом. Больше у мальчика ничего не было.

Повышенное опекунство над внуком привело мальчика к избыточному весу, а потом и к пороку сердца. Мальчику даже кричать запретили, тем более бегать. Это только прибавляло вес. А потом, в классе восьмом, мальчика крепко побили сверстники. Отбили ему селезёнку, сломали два ребра. Одно из них, как потом выяснилось, зацепило сердце. Операция прошла успешно, однако стресс затмил мальчику разум. Лет семь старушка ухаживала за мальчиком, а потом силы начали покидать и её.

Не дослушав Зинаиду Степановну, не притронувшись к чаю и даже забыв в прихожей кепку, я выбежал на улицу. Бежал, не разбирая дороги, и пару раз упал, содрав с ладоней кожу. Нужно было немедленно убираться из этой квартиры, иначе в ней можно сойти с ума! Пришлось, как и в прошлый раз, когда отпрашивался с работы, навестить свою бывшую классную руководительницу, живущую этажом выше. У неё был стационарный телефон. Позвонил матери и, что называется, с порога попал под упрёки. Бросил трубку, не дослушав. Собравшись с духом, позвонил Оксане и нарвался на мужской голос. Мысль о том, что придётся ночевать ещё не один раз в этой квартире, приводила в дрожь колени. Оставаться у учительницы желания не было. Молча выйдя на лестничную площадку, я неохотно побрёл в квартиру.

Теперь она уже напоминала не холостятскую берлогу, а самый настоящий склеп. В ней даже начало пахнуть как от гроба с покойником, что решили открыть спустя долгие годы. В воздухе правда витал смрад мертвечины.

Ни есть, ни включать телевизор не было желания. Наступила апатия. Я вновь и вновь прокручивал в своей голове всё, что поведала мне бабушка Славика. Подумать только: мы не только в тот день покалечили его морально, но ещё и физически. Так выходит, мы почти убили этого парня?

За окном начало темнеть. Проснувшийся во мне инстинкт самосохранения вдруг начал творить что-то выходящее за рамки. Я оборвал в ванной комнате бельевую верёвку и обмотал ею шкаф, чтоб из него никто не вышел. Потом я приставил к балконной двери диван; отодвинул тумбочку с телевизором и забился за ними в угол. Я так в школе не прятался, как сейчас, почти в сорокалетнем возрасте.

Ночь накрыла город. Люди заснули. Я же ожидал, когда вновь в этой квартире случится что-то страшное. Но квартира молчала. Меня уже начало, как говорится, «рубить», когда в окно вдруг громко застучали.