Я больше всего на свете не любил физику. А потом, уже в зрелом возрасте, неожиданно ею увлекся. Даже книжку написал об астрофизиках. Но это случилось много лет спустя, а тогда я домашние задания списывал у отличников. Когда выходил отвечать к доске, брал с собой учебник и излагал текст своими словами. Максвелл никогда не оборачивался.

Но кто-то всё же кто-то его об этом известил, и он, не глядя на меня, прятавшегося за его могучей спиной, ставил мне в дневник двойку. А может, и сам догадался.

– За что? – спросил я его в первый раз.

– Ты знаешь, за что, – невозмутимо ответил Максвелл.

Больше таких вопросов я не задавал, но и учебник брать перестал. И получал свою заслуженную двойку.

Двойку Максвелл влепил мне и в четверти. Пришлось пересмотреть своё отношение к физике. Стал получать иногда даже четверки. Это была высшая степень похвалы со стороны учителя.

Шкафный мальчик

1 апреля. Голову сломал, но не знаю, что бы придумать такого-эдакого. Идёт урок английского языка. Англичанка – звали ее Лидия Карповна – писала что-то на доске. А рядом с моей партой – шкафчик для географических карт, плоский ящик глубиной всего сантиметров тридцать. И я вспомнил, что однажды, шутки ради, умудрился в него залезть, а у одноклассников это не получалось. Комплекция не позволяла.

И я решил повторить этот подвиг. Встал, тихонько вошел в шкаф и притворил за собой дверцу.

Учительница повернулась. Смотрит – я исчез.

– Где Степанов? – осведомилась она.

Ребята смеются. Карповна под парту заглянула – нет. Окна закрыты. Из класса выйти не мог.

– Странно, – сказала она. Постояла несколько минут в замешательстве, а потом снова стала что-то писать на доске.

Я в это время вылез из шкафа и снова занял свое место за партой. Сижу как ни в чем ни бывало. И даже не улыбаюсь.

Англичанка повернулась, увидела меня, и у нее глаза стали со сковородку.

– Степанов, где ты был? – спрашивает она.

– Здесь сидел.

– Но ведь тебя же не было. Мне показалось…

– Когда кажется, крестятся, – глубокомысленно изрек я.

Тут звонок прозвенел. Перемена. Все – в коридор, а Карповна меня оставляет.

– Где ты был?

Я опять: здесь, мол, сидел, и всё тут.

На следующий день английского у нас не было. Но Лидия Карповна поймала меня в коридоре.

– Степанов, скажи, пожалуйста, где ты был. Пожалей меня – я спать не могу.

Ну, я ее пожалел, конечно. И она облегченно вздохнула. Наверное, после этого сон ее восстановился.

Альманах

Когда я принёс свои новые стихи в редакцию молодежной газеты, мне сказали, что они не газетные, а журнальные. И посоветовали переправить их в альманах «Ставрополье».

Редакция его находилась в этом же здании. Там сидел какой-то человек, который, как он объяснил, не имеет никакого отношения к альманаху.

– Андрей Максимович сейчас находится дома, – сказал он. И дал мне его адрес.

Андрей Максимович Исаков был тогда ответственным секретарём альманаха. Я читал его стихи, но они не произвели на меня никакого впечатления, как и стихи всех других тогдашних ставропольских мэтров.

Я сначала не хотел идти к нему – не хотел, чтобы свой вердикт по поводу моих опусов выносил человек, который пишет рифмованной прозой. Но потом всё-таки пошёл по указанному адресу. Мне стало интересно узнать, что этот человек из себя представляет. Поднялся на третий этаж, позвонил. Услышал чьи-то шаги. Меня долго рассматривали в глазок, но не открыли. Я услышал, что хозяин квартиры уходит, и позвонил ещё раз. Снова – шаркающие шаги. Под дверь просунулась бумага. На ней было написано: «Обойди дом с другой стороны, я спущу тебе три рубля, купи бутылку водки, позвони в квартиру ниже этажом. Этот человек, его зовут Пётр Иосифович, откроет мою квартиру».