– Да ты, видно, колдун, – воскликнул неприятно удивленный Коккальдаш, когда увидел нас.

– Как ты мог опередить нас на этой паршивой кляче?

– Какой из меня колдун, – махнул я рукой, – дело было так: доскакал я до скалы, смотрю, ваши тулпары остались бодрыми, а мой конь так устал, что ни шагу больше сделать не может. Связал я его за четыре ноги, на плечи себе взвалил и по тропинке вверх как двину, даже и не заметил, как сюда дошел… Все, включая Байчибара, с недоверием уставились на меня, но я как ни в чем не бывало, сидел возле своего костра.

– Если конь твой так плох, – сказал наконец Коккальдаш, давай зарежем его и съедим? Мы голодны, а так хоть досыта наедимся конины!

– Моим конём досыта не наешься, огорченно развел я руками, – посмотри сам, у Байчибара одна кожа да кости, давай лучше зарежем твоего, в нём явно сала больше! Ситуация накалялась и решать её мирным путем наши соперники явно не собирались. Они окружили меня и Байчибара плотным кольцом и бросились на нас всем скопом. Меня они сбили с ног сразу же и связали поводьями, с Байчибаром им пришлось повозиться: конь брыкался, лягался и ржал нечеловеческим голосом. Если я не ошибаюсь, половине он сломал челюсти, а остальным выгрыз колени. Но перевес сил явно был на стороне противника: бедного Чибара опутали арапниками с головы до ног и повалили рядом со мной.

Мы лежали морда к морде и тихо постанывали, Байчибар от обиды, а я от ужаса.

В последнюю ночь перед скачками недруги веселились от души, склон Бабахан-горы осветили костры, горное эхо разносило песни и топот плясок. Потом они наплясались и угомонились. Я бы тоже давно уснул, но Байчибар у меня под боком елозил как ненормальный: он катался по земле, грыз арапники, извивался и крутился, брызгая слюной. Потом он приноровился ползать наподобие гусеницы-переростка и куда-то уполз.

«Плохой из меня батыр, – грустил я, глядя в ночное звездное небо и зевая. Лежу себе, в ус не дую, а верный конь в это время ползает по стану врагов и перегрызает им глотки… Однако… это все таки слишком кровожадно даже для Байчибара…»

– Пс, Константин, можешь пошевелить рукой, – раздалось откуда-то сбоку, и ко мне снова подполз неутомимый коняшко.

– Меня так связали, что я и языком с трудом шевелю… боятся, вражины.

– Что тебя бояться, червяк дохлый, – гневно просипел конь, – так и будешь лежать кверху пузом?! Я меч твой достал, бери его в зубы и пили на мне верёвки.

Сказать, что это тяжело пилить веревки мечом в зубах, значит ничего не сказать… я даже и не пытался представить себе, как это все выглядело со стороны. Перепилил я две, ну три веревки, после чего плюнул меч, потому как светало и батыры заворочались, просыпаясь.

– Чтоб ты опух, – матюгнулся конь, и прикрыл своим телом меч.

Коккальдаш лично подошёл пожелать нам доброго утра, завязал перепиленные верёвки, подлюга, и сказал, что после скачек зарежет и съест нас обоих.

Всадники встали в ряд, Коккальдаш приподнялся на стременах, свистнул что есть силы и скачки начались.

Бедный Байчибар: каково ему лежать связанным, когда он легко может обогнать всех коней и показать всем кузькину мать. Я посмотрел на коня: он в очередной раз пытался порвать арапники – весь раздулся и покраснел от натуги.

– Глазки прикрой, – посоветовал ему я, – чтобы не вылезли. Тут же раздался громкий хлопок… я опешил, но выяснилось, что это лопнул один из кожаных арапников…

Видно желание выпендриться у коня было настолько сильно, что за какие-то десять минут он полностью высвободился от пут, моментально перегрыз веревки на мне, схватил меня за шиворот, закинул к себе на спину и поскакал галопом догонять всадников.