Военный снова пошел вдоль строя, но теперь время от времени подходил вплотную и выводил кого-нибудь вперед. Климов решил сначала, что наугад, но вскоре понял, что есть какая-то одному военному известная система.

Тех, кого он вывел, стояли между охранниками лицом к строю, и Климов заметил, что состояние многих было похоже на то, что было у Сафарова, – необъяснимое желание помогать своему палачу с той только разницей, что эти совсем выглядели беспомощными, растерянными и жалкими. Когда военный закончил свой обход, перед строем стояло человек пятьдесят, и по сравнению с теми, кто остался в строю, их было ничтожно мало. Над строем снова зажужжало и засопело, но теперь в этой разноголосице можно было услышать радостный, хоть и нервный смех. Строй будто выдохнул накопившееся напряжение.

– Приветствую, воины, вам выпала честь обрести бессмертие, пускай звучит пафосно, но быть воином – жить вечно! – гаркнул военный.

Один из будущих воинов качнулся и рухнул на пол без сознания и словно дал команду остальным. Тут же другой упал на колени и взмолился:

– Я не могу! Прошу! Я не хочу!

Он пополз на коленях к ногам военного, но один из охранников встал перед ним и слегка приложился дубинкой к плечу.

Другой, с богатой кудрявой, но неухоженной шевелюрой, в красной футболке с принтом – «по умолчанию свободен», закрыл лицо руками и беззвучно зарыдал, вздрагивая всем телом. Кто-то сел на пол и обхватил голову руками в полном отчаянии, кто-то куда-то срочно дозванивался, кто-то уже говорил по телефону, и Климов слышал, как тот то ли прощается, то ли умоляет забрать его отсюда. Все пребывали в таком состоянии, будто сейчас истекают их последние минуты жизни, и только один человек стоял спокойно, смотрел на военного с презрением и будто ждал, когда поутихнут стоны, плач и вздохи, чтобы высказаться. И дождался.

– Как ваша фамилия, военный? – спросил он с вызовом.

Голос его был настолько тверд и повелителен, что остальные как по команде уставились на наглеца с невесть откуда взявшейся надеждой, словно он этим вопросом только что продлил их жизни еще на несколько часов.

Военный никак не отреагировал на вопрос, и тогда смельчак шагнул вперед. Климов ожидал услышать что-то громогласное, после чего польется такая речь, от которой и военный, и охрана придут если не в восторг, так в трепет, но тот разразился каким-то истеричным писком:

– Вы не имеете права! У меня было все предусмотрено! Позвоните, я дам вам номер, там скажут, кто я такой! Как ваша фамилия? Я сообщу!

Военный подошел к нему вплотную. Казалось, он смотрел писклявому в глаза целую вечность. Затем протянул руку охраннику, тот вложил в нее дубинку.

Удар был страшный. Казалось, военный вынес дубинкой писклявому весь коленный сустав разом. Тот повалился на пол, и военный успокоил его дубинкой по голове прежде, чем тот успел заорать. Надежда в глазах остальных тут же потухла, но, к удивлению Климова, все они перестали рыдать, причитать и суетиться. Словно лишившись надежды, обнаружили в себе какую-то силу, о существовании которой и не догадывались.

Военный приказал всем выстроиться в колонну по трое, выделил четверых для писклявого. Того взяли за руки и ноги, военный скомандовал: «К лифту!», и вся процессия отправилась к той лифтовой шахте, что вела вниз, и которую Климов уже видел, когда впервые столкнулся с военным.

– Мне в расположение, – сказал Климов охраннику, когда вернулся на пятидесятый этаж, где его определил в курьеры начальник смены.

– Распишитесь, – он подвинул по столу журнал.

Климов черканул в журнале и подошел к дверям в расположение.