Рудокопы же и вовсе выбивались из сил. Их сиплое, надрывное дыхание напоминало скрип деревянных колёс какой-то гигантской мельницы, что перемалывала тысячи стоунов13 глины ради крупиц фиолетового металла. Раз в день им приносили обед прямо в шахту, тогда как завтракали и ужинали они в своих бараках. Еда эта была непритязательна – холодная похлёбка из разваренных овощей и мяса. Однако бедолаги были рады и этому, тем более, что для них это была возможность хоть ненадолго освободиться от своих масок.

О, как унизительно было в этот момент для Пайтора проверять – не умыкнул ли один из них мелкий самородок, хотя он точно знал, что это не так. Юноша вообще недоумевал – зачем мучить людей этими масками, когда разведчик действительно мог бы просто обследовать выходящих из шахты рудокопов. Однако он понимал, что этот порядок складывался даже не десятилетиями, а столетиями, и понимал, что он ничего не сможет тут изменить.

Хотя нет, кое-что изменить он всё же был в силах. Так, например, он взял за правило зажигать магический светляк. Конечно, это помогало далеко не всем работникам – кто-то трудился в боковых тоннелях, куда не достигал свет, а кто-то вывозил тележки с глиной на поверхность, также пробираясь в почти кромешной тьме, иногда разрываемой тусклыми огоньками масляных ламп. Но всё равно, конечно, его светляк был большим подспорьем для всех, и в первую очередь – для него самого.

На это ни его бывший наставник, ни руководство Компании возразить ничего не могли. Если маг настолько силён или же настолько безрассуден, что может тратить силы таким вот образом – это его право. Возможно, и многие другие разведчики могли бы перенять эту идею, но всё же на приисках работали в большинстве своём достаточно слабые маги, неспособные на подобное.

Было и другое приятное нововведение со стороны Пайтора. Захваченный идеей пари с Паллантом, он, разумеется, размышлял над тем, чтобы повысить производительность труда. Конечно же, молодой волшебник понимал, что невозможно требовать от этих уставших людей слишком уж многого, но всё же подозревал, что они работают не с полной отдачей, потому что их жалование в гораздо меньшей степени зависело от количество найденного мангила.

Пару дней он размышлял над этим, а затем, придя утром в шахту, чуть смущаясь, объявил рабочим:

– Друзья, я заключил пари с моим другом, что мы сумеем раздобыть больше мангила, чем его артель. Я очень надеюсь на вашу помощь в этом. И чтобы отблагодарить вас, я обещаю, что за каждое найденное гнездо я из своего кармана буду платить вам по половине медной короны!

Даже под масками было заметно, как оживились лица людей. Нельзя сказать, что они здешние работяги были обижены жалованием, но всё же половина короны за гнездо сулили заметный привесок, который затем с лёгким сердцем можно было бы спустить на шлюх и вино, не терзаясь угрызениями совести из-за того, что тем самым ты обездоливаешь своих домочадцев, ожидающих за океаном.

– Каждому, или тому, чьё кайло? – поинтересовался один из них.

– Каждому, – поразмыслив немного, ответил Пайтор. – А тому, чьё кайло – четверть короны за каждый самородок сверху!

У рудокопов не было разделения на тех, кто работал киркой, кто сгребал породу и кто вывозил её вон. Они сами менялись по мере того, как уставали одни и отдыхали другие. Как ни странно, но вывоз глины у них считался лёгким делом, потому что не только давал возможность вдохнуть свежего воздуха, но и побыть вдали от надсмотрщиков, а значит – где-то остановиться, где-то сбавить темп. А тяжелее всего считалось сгребать глину специальной широкой лопатой и закидывать в тележку.