Казалось бы, стороны достигли равновесия.

Вот незадача, – думает Франк, вороша воспоминания. – Супруги Озелло и Вдова снова вместе в отеле «Ритц», посреди немцев, да возможно ли такое вообще?

Элмигер, Зюсс и Франк некоторое время молчат. Но между ними в задымленной комнате висит главная новость дня.

Франк с радостью бы отдал приличную банкноту, лишь бы узнать, что думают друг о друге эти два швейцарца. Но Элмигер и Зюсс – лишь пешки в игре, которую контролируют другие. Элмигер раздавливает в пепельнице сигариллу, Зюсс наливает себе новый стакан, а Франк молчит.

По дороге домой Мейер пытается привести мысли в порядок. Он уже воображал себя на улице, но ему дали отсрочку. Впрочем, он знает, что Старуха выставит его при первой же возможности. Или заставит уйти самому. Что тогда? Перейти демаркационную линию, отделяющую оккупированную часть Франции от свободной, добраться до Ниццы и найти сына, почему бы и нет? Наконец представится возможность побыть отцом. Они с Жан-Жаком так и не обрели друг друга. Франк отдал себя целиком отелю «Ритц» и его престижной клиентуре, но какой в этом смысл теперь, посреди фрицев? Все бросить и начать жизнь заново – такое он уже делал. Только тогда он был моложе.

Тогда я только учился. А сегодня…

Начинается дождь, и Франк ускоряет шаг. Выйдя на улицу Анри-Рошфор, он пытается представить себя в Париже без «Ритца».

Невыносимо.

Используй немцев по максимуму, раскручивай на выпивку. Будь расчетлив и циничен, как Жорж. Помнишь, как приговаривали у вас в Иностранном легионе: храбрец рискует словить пулю, трус – попасть в плен; гордец – испытать унижение; слабак – не выдержать; добряк – переживать за всех. Значит, надо искать свой путь, лавируя между окопами! Не стой на месте, иди вперед, хоть ползком, хоть на четвереньках – ты сможешь, Франк!

Он должен защищать не только Лучано и Бланш, а прежде всего – свой бар. Это вопрос самоуважения, это его жизненная позиция, и здесь он не уступит ни фрицам, ни Старухе. Он не уйдет с поля боя.

«Прекрасная эпоха» закончилась 14 августа 1914 г. – в день, когда я записался в Иностранный легион. Клод Озелло был мобилизован 4 августа. Десять дней спустя я стал пехотинцем на службе Франции и отправился воевать против союзника своей родины – империи Вильгельма II. Меня зачислили во 2-й иностранный полк, в принципе не принимавший ни немцев, ни австрийцев, – на самом деле, туда все равно попало несколько парней вроде меня и тоже – добровольцами. Я осваивал винтовку Лебеля в лагере Майи, что расположен в департаменте Об, регионе шампанского…

Боевое крещение случилось очень скоро. Половодье огня и стали, пляска смерти. В тридцать лет для меня праздник закончился. Открылась бездна. Я встретил Жоржа на безвидных полях возле Мааса. Сколько раз мы думали, что не выживем в кровавом месиве войны? Десять, сто, тысячу? Мы сидели в укрытии и слышали, как стонут от боли товарищи, брошенные на ничейной полосе, сжимая в руках развороченные кишки, как они встречают в одиночестве мрачную Жницу. Я видел страх в глазах здоровенных парней, которые звали маму. Перед атакой мы нюхали эфир, странное дурманящее вещество, и потом в ушах стояли жуткие крики раненых ребят, которых оперировали без украденного нами наркоза. Сколько раз я сидел в дерьме на дне траншеи, подтягивая обосранные портки? Даже от миски разило дерьмом – моим или чужим. Мы видели изувеченные, обгоревшие трупы, мы дышали жареной человеческой плотью и засохшей кровью. Мы видели человеческое страдание. А потом мы замолчали. И с тех пор живем, как можем. Вот она, правда. Я выбрался оттуда без единой царапины. Целым и невредимым. А ведь я не гнулся под пулями. Случилось чудо, жизнь словно бы решила пощадить меня, просто дать мне продолжить мой путь. И только прорыв на хребте Вими вместе с Петеном остался в сердце навсегда. Ну и задали мы тогда взбучку фрицам. Осталась гордость. Чувство, что я действовал, как надо.